Обвиняя жертву. Почему мы не верим жертвам и защищаем насильников - страница 8

Скептически настроенные по отношению к заявлениям Хилл указывали, что она отказалась подать жалобу на Томаса несколькими годами ранее, когда ушла из Комиссии равных возможностей при найме, где работала у него в подчинении. Примерно тогда Хилл рассказала их общему другу, что уже около двух лет Томас ее домогается.

– Не может быть! – ответил ее друг.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Хилл.

– Не то чтобы я тебе не верю, но не могу поверить, что Кларенс Томас на такое способен.

Хилл заплакала. Этот разговор, по ее словам, «определил ее готовность обсудить пережитое с кем-нибудь еще».

– Если так отреагировал мой друг, вряд ли стоит ожидать чего-то другого от сторонников Томаса, – вспоминает она свои мысли.

Она не поднимала эту тему почти 10 лет.

Когда Хилл публично обвинила Томаса, которого к тому времени почти назначили членом Верховного суда, ей снова не поверили. Томас получил должность, а Хилл – разрушенную репутацию. В консервативных кругах ее часто изображали невменяемой и похотливой, «немного странноватой и немного шлюховатой», как написал один политический обозреватель.

Размышляя о своем опыте, Хилл отмечает, что темнокожие женщины как группа долгое время считались «развратными и легкодоступными». Во времена рабства «сексуальное насилие над ними не было преступлением», а жертв, «которые осмеливались пожаловаться, обвиняли в неадекватности или выдумывании какого-то неправильного отношения к ним». Сотни лет спустя утверждения Хилл отрицали под таким же предлогом. Она пишет:

«Созданный обществом ложный образ эротоманки, которая из-за вожделения не отличает фантазии от реальности, прекрасно вписывается в миф о сексуальности темнокожих женщин».

Когда темнокожая женщина делает три заявления – это случилось, это неправильно, это важно, – доверие к ней и ее словам падает с двойной скоростью. К обвинениям любых жертв часто относятся с безразличием, даже если верят в их истинность, но слова темнокожих женщин обесценивает не только общество в целом, но и расовое сообщество в частности. Анита Хилл чувствует, что ее принуждают «отказаться от гендера в пользу защиты расовой идентичности». По ее словам, это заставляет темнокожих женщин молчать о насилии. «Запрет рассказывать о домогательствах, домашнем насилии и даже изнасилованиях связан с историями об издевательствах над темнокожими мужчинами и их линчевании, – добавляет Хилл. – Нам говорят: страдать будет либо только жертва, либо все сообщество, если она расскажет о произошедшем».

Каждый из трех механизмов занижения – недоверие, обвинение, пренебрежение – применяют к темнокожим женщинам с особой мстительностью. Одно исследование показало, что в ответ на рассказ членам семьи о сексуальном насилии темнокожие жертвы чаще всего слышат, как факт нападения отрицают, их самих обвиняют в произошедшем или же к их обвинениям относятся с пренебрежением.

Подверженные большему риску сексуального насилия чаще остальных сталкиваются с этими механизмами, из-за чего их желание поделиться пережитым становится еще меньше. Психологи, изучавшие нежелание темнокожих женщин рассказывать об абьюзе, обнаружили «культурный мандат афроамериканских преступников-мужчин на защиту от фактического и предполагаемого несправедливого обращения со стороны системы уголовного правосудия» (подавляющее большинство случаев сексуального насилия происходит внутри одной расы, за исключением нападений на женщин коренных народов, которые, как показывают исследования, чаще всего носят межрасовый характер).