Я собираю вещи, закидываю в рюкзак, надеваю толстовку и выхожу в прихожую.
– Исчезни из моего дома, – шипит мама. – И вот это возьми с собой.
Она стягивает браслет из цветных бусинок, который я сделал ей в первом классе, и швыряет на пол. Потом, всхлипывая, уходит.
Я поднимаю браслет: она носила его, не снимая. Потираю бусинки между пальцами.
Они по-прежнему теплые.
Ключ от подъезда подходит и к подвалу. Тяжелая дверь со скрипом отворяется, и в нос ударяет запах тухлой еды, старых памперсов и прокисшего вина.
Откуда-то снаружи доносится шум удаляющегося грузовика.
Я шарю по стене в поисках выключателя, нащупываю, нажимаю, и в следующую секунду помещение заливает холодный свет.
Но мусора там нет.
Новые, уже пустые мешки аккуратно висят, готовые принять мусор. Они шуршат на сквозняке от открытой двери.
Сердце уходит в пятки. Я бегу в подъезд, распахиваю дверь и выбегаю на улицу только чтобы увидеть, как мусоровоз увозит в дождь кокс на восемьдесят штук.
Это не моя вина.
Я всегда был импульсивен, даже психолог с зубами в какашках так сказала, а уж кому, как не ей, знать.
Я никому не хотел навредить, хоть мамаша и считает, что я нарочно испоганил ей жизнь.
Воровали мы только у богатых компаний, застрахованных по самое не могу, а травку и кокс загоняли только совершеннолетним, которые прекрасно знали, за что платят такие бабки.
Спрос рождает предложение.
Все, что мы делали, это удовлетворяли этот спрос – быстро, эффективно и клиентоориентированно.
А выбивание долгов вместе с Мальте?
Нет, я не горжусь этим. И будь я в состоянии повернуть время вспять, я бы отказался от этой работы. Но прошлое не вернуть. Время идет только вперед. Чертовы часики тикают и тикают.
Девятнадцать тридцать шесть.
Ровно через сутки, час и двадцать минут я должен быть на заводе.
Я хорошо помню, что сказал Игорь.
В пакете пробники товара. Думаю, мне не нужно объяснять, что произойдет, если этот пакет потеряется?
Если я приду без пакета, Игорь озвереет. Но если не приду, лучше даже не думать, что со мной будет. Скорее всего они пришлют за мной одного из тех громил, что занимаются четвертым визитом.
Я опускаюсь на корточки и остаюсь сидеть на мокром асфальте спиной к дому.
Браслет из бусинок блестит в свете фонаря. Четыре бусинки с буквами.
Моргнув, читаю хорошо знакомое слово.
МАМА.
Дождь стучит по стеклу. Слышно, как мусоровоз закидывает в кузов мусор из подвала и отъезжает прочь. Шум мотора заглушает мысли.
Правильно ли я сделала, выгнав Самуэля?
Это не впервые. За последние три месяца я уже выгоняла его из дома два раза. Но мы всегда быстро мирились.
Наверно, слишком быстро, потому что друзья из общины говорят, что я слишком добра к нему. Что мне нужно научиться устанавливать границы и ослаблять контроль. Что нельзя вышвырнуть из дома и через пару часов звать обратно.
Я пыталась объяснить им, что вся проблема в том, что я не знаю, как ему помочь. Быть понимающей? Требовательной? Поощрять те редкие моменты, когда он проявляет инициативу, ведет себя как взрослый и ответственный человек?
При этом изнутри гложет чувство вины, которое увеличивается, как опухоль, с каждой новой глупостью, которую выкидывает Самуэль. С каждым годом, который он проводит, не пуская Иисуса в свое сердце.
И это все моя вина.
Я складываю руки в молитве и закрываю глаза.
Боже Милостивый, помоги Самуэлю понять, что Ты рядом. Возьми его под Свое крыло и укажи верный путь. И прости. Прости. Прости. Прости меня за все. Во имя Иисуса. Аминь.
