Схему эту ещё в тюрьме придумал Пётр, она позволяла собрать остатки средств в кулак и организовать в селе новое производство. Молоко от коров собирали и отвозили на сепаратор, который давал доходы общине. Нерадивых хозяев пороли на площади, а кому и сколько давать плетей, решал сход – теперь туда выбирали по уму, а не кого придётся. При этом выпоротый обязан был поклониться и громко сказать: «Спасибо за науку!»
За счёт общих средств починили дороги. Матерям стали платить, когда те рожали детей. Новобрачным община строила новую избу, а от лихих людей защищала казачья стража. Впрочем, сейчас сюда никто и не совался, разве что из начальства кто-то заезжал – смотрел, как дела, и снова исчезал в никуда.
Петра стало не узнать. Он сидел в главном кабинете в здании, на котором красовалась вывеска «Атаманское правление», и занимался тем, о чём мечтал всю жизнь: экономическими расчётами. Становилось ясно, что нужно поставить в селе собственный тарный цех и налаживать сквозное производство, от комбикормов до магазина. Ещё нужны были мини-фермы и мясной цех. Теплицы для грибов. Цветники, чтобы перешибить голландские поставки в город. Собственный транспорт. Новая котельная.
Пётр отдавал распоряжения с вежливой улыбкой, но слушались его безоговорочно.
Осенью в селе организовали ярмарку. Торговали всем: от рукоделья до семян. Повозки стояли на выгоне, специально расчищенном для этих целей; машины, пыля, сворачивали с трассы – везли сюда, везли отсюда, и водители с недоумением смотрели на высаженные вдоль главной дороги ёлочки.
Соседние сёла загибались. Это – процветало.
Пётр ходил вдоль товарных рядов, самолично наблюдал за порядком. Штаны с лампасами и сапоги смотрелись теперь на нём вполне естественно, он даже отпустил небольшие усы – для солидности.
– Эй, атаман, когда на мне женишься? – кричали ему бойкие бабы, а он только ладонью отмахивался: охальницы!
Нос к носу он вдруг столкнулся с человеком, которого слишком хорошо знал.
– Оп!.. – сказал тот. – Юла, ты-то здесь откуда?! И штанишки на тебе чудные… Ну-ка сними, старое вспомним!
Человек этот улыбнулся, и в нижней челюсти у него стал заметен золотой зуб-фикса. Фиксу Пётр помнил хорошо: его камеру держал именно этот блатной.
– Ну, как дела? – переспросил тот, не отпуская Петра взглядом.
– Проходи, – сказал Пётр, – не знаю тебя.
– Забыл, значит? – с укоризной поцокал блатной языком. – Может, напомнить, как тебя на шконке пялили? Да ты, видать, тут начальником заделался, – дошло до него. – Значит, и мне счастье привалило! Верно, Санёк? – обратился он к напарнику, который вырос у Петра за спиной.
– Привалило, это точно, – констатировал тот. Голос его Пётр тоже хорошо помнил.
Он побелел от этих воспоминаний.
– Гляди, щас упадёт, – прихватывая Петра рукой, сказал первый. – Пошли, петушок, показывай своё хозяйство. Мы готовы принять подарки.
Он подтолкнул Петра к выходу из рядов. Одна из баб заметила нехорошее, шепнула что-то другой, и та, выскользнув из-за прилавка, куда-то исчезла. Подталкиваемый с двух сторон Пётр шёл к зданию правления, но перед тем, как перейти площадь, резко остановился.
– Слушай, ты, Бузлак, и ты, чмо, – сказал он, внимательно поглядев по очереди на обоих. – Юлы здесь больше нет. Здесь есть атаман казачьей станицы. Даю вам десять секунд: повернуться, дойти до своих тачек и никогда больше сюда не приезжать. Иначе живы не будете, оба!
