К пятому часу показались антенны Хоромбо-Хат, главной высокогорной базы Килиманджаро. 3720. На площадке у обрыва размером сто на сто: две столовые, два больших туалета, несколько бараков для носильщиков и обслуживающего персонала и пара десятков домиков-скворечников. От домика одна крыша, стены, двери и пол со щелями в палец толщиной, если залетит ветер, то стены ему не помеха. В один из таких скворечников к двум шведам и запихнули наших восходителей. Скандинавские туристы этому, конечно, «обрадовались», ну просто пришли в восторг! Впрочем, нашим тоже это «понравилось». Особенно Анне… К Юре она уже вроде стала привыкать, а тут ещё какие-то мужики.
Неуклюже копошась на четырёх квадратных метрах, они пытались устроиться, Анна беспрестанно дёргала компаньона: «Скажи им, что я хочу переодеться, пусть выйдут…» – «Сейчас!» – отмахивался Юра, стараясь пристроить свой большой рюкзак. Куда его, заразу? «Would you… а, нет! Could you… А ччччёрт… Еxcuse me!»
Четыре человека, четыре больших и четыре малых рюкзака на четыре квадратных метра… А может, всем лучше летать? Не то обязательно кто-нибудь кому-нибудь отдавит ногу или, того хуже, руку – три лежанки на полу, и только четвёртая поднята на второй ярус.
«Скажи им, что я хочу переодеться!!!» – «Щас!!!»
И тут пришёл Джама и всех спас. Юру и Анну переселили в в другой, отдельный скворечник.
– Наш повар… Эдвард! – Александер привёл в столовую симпатичного молодого африканца. Путешественники пришли туда сразу после второй попытки заселения – успокоить нервы и напиться душистого танзанийского чая с джемом, жареным арахисом и воздушной кукурузой.
– Эдик! – переиначила кока Анна на русский лад, прихлёбывая кипяток. – А чем ты, Эдик, будешь нас кормить на ужин?
– Боржч! – Эдвард улыбнулся во все сорок восемь блестящих, как жемчуг, зубов.
– Чем?!! – не поверили путешественники.
– Боржч. Вы русские, и я вам приготовлю боржч!
Только чёрные умеют говорить и широко улыбаться…
– Представляешь, борщ они нам приготовят! – восхищался Юра, копаясь в своём большом вещевом рюкзаке, когда они вернулись, нужно и переодеться, и переобуться… – Кому расскажешь, не поверят.
– Ты как? – Анна, брезгливо морщась, обнюхивала свою майку, тринадцать километров по горам – это, скажу я вам… – Я тут в туалет поднялась по тропинке… чуть не сдохла.
– Чего же ты хотела?..
– Ничего я не хотела! Меня это беспокоит! (Господи, зачем я сюда припёрлась…) Я нигде и никогда не сдыхала! Слышишь, Серов? Ни-где! И ни-ког-да! А как на 5895 будет?! – Она зло сунула майку в пакет для грязного белья. Нет, не так она себе представляла этот поход, совсем не так. – Чего молчишь?! А? Помыться бы…
– Не-е-е-е. У меня лёгкая головная боль. «Лёгкая и ажурная…» Бред какой… Болит, но не сильно. И одышка… Помыться, говоришь…
Помыться – проблема. Но Юра сэкономил на себе тёплой воды и отдал её всю Анне.
Интересно, размышлял Серов, умываясь в ручье, а как ощущали себя те девчонки из Тольятти на Эльбрусе, живя в палатках целую неделю33?
Вечером до заката они гуляли по базе. Акклиматизировались. Фотографировали. Красота же кругом несказанная! Юра пару раз примеривался снять закат, но ракурс был явно не тот. И всё-таки горы не из этой реальности, не из нашей. В нашей всё обыденно, серо и грустно: серый асфальт, серые многоэтажки, серый смог, толпы хмурых, невзрачных, серых и грустных людей… А в горах… В горах всё не так!
