Ева оглянулась на Рорка. Он сидел неподвижно, наблюдая за ней.
– Ведь всегда остается эхо, верно? Остаются тени… Так вы, электронные асы, говорите, когда взламывают базы, снимают слои, стирают данные. И всегда есть способ добраться до этого эха, до этих теней.
– Почти всегда, – ответил Рорк.
«Твоих теней никто не нашел», – мысленно добавила Ева. Но многие ли обладают такими же ресурсами, таким же умением, как Рорк?
– Если бы он был так же хорош, как ты, или мог заплатить такому, как ты, он бы не разыгрывал из себя священника в испанском Гарлеме. Он бы прятался и выжидал – уж не знаю, чего он там выжидал! – где-нибудь на теплом пляже.
– Не нахожу изъянов в твоей логике.
– Все это спекуляции. Гадание. Не люблю я так работать – пробираться на ощупь. Завтра же попрошу Фини и наш электронный отдел в этом покопаться.
– А ты сама? Что ты собираешься делать завтра?
– Вернусь в церковь.
Он поднялся и подошел к ней.
– Ну что ж, тогда давай сперва пойдем согрешим.
– Даже я знаю, что это не грех, когда люди женаты.
Рорк наклонился к лицу Евы и прикусил ее нижнюю губу.
– То, что я задумал, пожалуй, все-таки грех.
– Я тут еще работаю.
Рорк расстегнул верхнюю пуговицу ее рубашки, одновременно тесня Еву к лифту.
– Я тоже. – Он втолкнул ее в кабину. – И я обожаю свою работу.
«И здорово умеешь ее делать», – подумала Ева, когда его руки принялись за работу, а ее пульс пустился галопом. Она позволила себе забыться, погрузиться в сладость поцелуя, она была уже где-то далеко, когда двери лифта снова открылись, а ее рубашка полетела на пол.
Прохладный воздух защекотал ее обнаженную кожу, глаза открылись.
Он вел ее, по-прежнему спиной, к террасе на крыше. Стеклянный купол был раскрыт навстречу ночи.
– Что…
Но Ева не успела договорить, Рорк опять овладел ее губами. Она буквально чувствовала, как ее мозги тают.
– Мы погуляли во дворе, поужинали на свежем воздухе. – Рорк прижал ее спиной к каменному парапету. – Будем считать это тройным голом.
Она просунула руку вниз между их телами и обнаружила, что он уже тверд.
– Что ж, я вижу, ты захватил свою хоккейную клюшку.
Рорк со смехом расстегнул ее лифчик – ее склонность к простым белым лифчикам хлопкового трикотажа неизменно возбуждала его – и первым долгом нащупал огромный бриллиант, его подарок, который Ева носила на цепочке и прятала от посто-ронних глаз.
– Чувствую, я должен ответить шуткой насчет твоей шайбы, но все, что мне приходит в голову, звучит слишком грубо.
Он провел руками по ее груди. Маленькие и упругие груди, а между ними сверкает бриллиант, его подарок. Он почувствовал, как страстно бьется ее сердце под гладкой кожей, почувствовал, как тепло распространяется под его ладонями. И хотя ее глаза были ясны, хотя в них по-прежнему светился задор, Рорк видел, что она взволнована не меньше, чем он сам.
Он перевернул ее и бережно опустил на край широкого мягкого шезлонга.
– Теперь ботинки, – сказал он, приподнимая ее ногу.
Ева откинулась на локтях, наблюдая, как он стаскивает с нее один ботинок, потом другой.
Она была обнажена до пояса. Ее кожа будто светилась в бледном сиянии луны, на лице играла легкая улыбка. Она была неотразима. Рорк сел рядом, снял туфли, потом повернулся к Еве, и их губы снова встретились, когда она принялась расстегивать пуговицы на его рубашке. Она оседлала его и прижалась к нему всем телом.
Теперь Ева не погрузилась, а сознательно нырнула в наслаждение. В жар, в страсть, в чудо, которое они дарили друг другу. И в этот раз, как всегда, она испытала шок, оглушительное, захватывающее ощущение естественности происходящего. Она не ожидала, даже представить не могла, что с ней случится нечто подобное. Он. Принадлежит. Ей. Здесь. Сейчас. Этот великолепный рот, соблазнительный и требовательный одновременно, эти руки – такие искусные! – сводящие ее с ума. Да одно только его прикосновение – кожа к коже – такое знакомое, но все равно ошеломляющее…
