– Может, – обрубил принц. – Может, и женюсь.
Он понимал, что Келсий не столько ищет объяснение странному поступку, сколько подтрунивает. Ну и пусть.
Долгая, удивительная ночь с Олириадной ничуть не измотала, хоть мужчина и не сомкнул глаз. Гладкое податливое тело, опьяняющая страсть, горящие глаза, бесстрашие, тесно сплетённое с рабской покорностью… Всё это искупало любую ошибку. С отцом он объяснится, признает вину, понесёт наказание. Но девушку оставит около себя.
«Нам нельзя расставаться, – шептали зацелованные губы на наречии рэ, а чёрные глаза тянули в бездонный омут. – Когда Обещанная снимает Обет, она навсегда отдаётся покровителю. Теперь я твоя навечно».
«Моя навечно», – рычал Стратус, сжимая её в стальных объятьях и раз за разом вбиваясь в послушную плоть.
Он и не знал, что так бывает, не думал, что способен потерять хладнокровие, уподобившись зверю. Но он ни о чём не жалел. Ни капли.
«Нам нельзя расставаться, – еле слышно повторяла княжна пасмурным утром. – Не езжай на север. Вернёмся в твой дом вместе. Порознь нас настигнет смерть. Кадаган священен».
Она принималась вновь и вновь пришёптывать. Принц, уже одетый, опускался перед ней на одно колено, долго и жадно целовал, обрывал нерождённые фразы. И слова оставались лишь словами.
Покинуть её казалось пыткой. Но поход не был завершён, а брать девушку с собой нельзя. Такие вольности в армии недопустимы, полководец – пример для подчинённых.
– Странно… имена-то у княженок… южные… – задумчиво протянул белоголовый, вновь косясь на принца. – Она не сказала, откуда?
Конечно, друг переступал границу. В походе это нормально. Долгая дорога бок о бок, общий котёл и пролитая кровь врага всегда сближают. Но обсуждать Олириадну Стратус не собирался. Ни с кем.
Дни сменяли друг друга, слагались в декады. Мелкая снежная крупа забивалась в глаза, уводила дальше и дальше от дома. Десятки сожжённых поселений остались позади. Медленно, но неотвратимо Дарф вытравлял из памяти сладкую ночь в Варф-Дорлоне. Лирны принца сделали широкий крюк по протекторату, переправились через вставшую под лёд реку Тавус и свернули на юг, к горам. Возвращаться Стратус решил через Ронвейр, обогнув высокогорную Мерртину с востока. Зима хоть и выдалась мягкой, но всё равно не велела соваться в мрачные холодные перевалы.
Справа замаячили отроги первых скал. Солдаты бросали на них короткие взгляды, однако держались равнины. На привалах хмуро молчали, кутались в походные плащи под беспощадными порывами ветра, что до блеска утюжил снежную землю. Шутки и байки давно иссякли. Каждый мечтал увидеть дом.
О небольшой группе всадников принцу доложили на четвёртый день.
Келсий Кирниус, изголодавшийся по бою, вмиг оживился. Он послал вперёд патрульные разъезды, сам до рези в глазах постоянно вглядывался в горизонт. Разъезды возвращались ни с чем: всадники держались на расстоянии, но когда патрули пытались догнать их, бесследно таяли в снежной пелене. Стратус отдал приказ не нарушать построение и продолжать маршрут.
– Мой принц, – Келсий оторвался от горизонта, недовольно свёл белые свои брови в линию. – Это они. Ниу. Я их вонь за три лиги чую. Нужно брать в кольцо и давить гнид. Не за тем ли ехали в такую даль?
Много позже принц прокручивал тот день снова и снова. Вспоминал свои ощущения, пытался понять, чувствовал ли он засаду. Наверно, чувствовал. Но друг был прав. Именно за этим Стратус и привёл солдат в Дарф и Ронвейр. Вот она, настоящая цель похода. Не трясущиеся от страха бондари да кожемяки, не голосящие бабы с сопливыми младенцами на руках. Не золото, не меха и даже не рабы.
