– Нет. Это было красиво, но несколько хаотично.
– В смысле?
– Было понятно, что еще немного и твои руки-ноги начнут жить своей жизнью, вне зависимости от тела.
– Моего красивого тела.
– Бесспорно красивого.
– Но?
– Никаких но, – ты рассмеялся и чуть крепче сжал мою талию.
Да. Все эти – полчаса, час или больше: кто знает, время от меня явно ускользнуло – ты держал меня за талию, а я прижималась бедром к твоему бедру. То ли для страховки, то ли для баланса, ибо пьяна была я весьма изрядно. Только вот искать причину этой физической близости – не то чтобы привычной, поскольку ходить с кем-то в обнимку я всегда считала странным и ужасно некомфортным способом передвижения – ну или как-то объяснять ее себе-тебе, мне совсем не хотелось. Потому что она мне нравилась. Потому что мне было очень и очень хорошо.
Пару минут мы шли молча, шаг в шаг. Благо тротуар был широкий, да и других гуляющих, ради которых нужно было бы посторониться и разъять наши неожиданные обнимашки, не попадалось.
– Было бы классно, если бы люди научились нести ответственность за свои поступки, – вдруг задумчиво произнес ты.
– Не нажираться на мероприятиях, например? – я хихикнула и покаянно склонила голову.
– Не печалиться после, например, – расхохотался ты. А потом добавил уже спокойно, даже чуточку грустно: – Ну или не кидать окурки на тротуар, если хочешь, чтобы было чисто. Не городить бетонного монстра на обломках старинной усадьбы, если хочешь, чтобы было красиво.
– Но может быть им кажется, что это классно.
– Окурки на тротуаре?
Я рассмеялась.
– Да здравствует всеобщее просветление?
– Всеобщее – это вряд ли, – как-то даже обреченно хмыкнул ты. Если конечно хмыканье в принципе может быть обреченным.
– Девяносто процентов? – пошла я на второй круг, пытаясь тебя как будто утешить.
– Тоже маловероятно, – ты рассмеялся.
И я поняла, что ничего безнадежного в твоем голосе нет, просто сухая констатация факта. И мне вдруг захотелось, чтобы оказалась права я, а не ты.
– Ну пусть будет, а? – проканючила я.
– Ну пусть, если тебе так хочется думать, – великодушно согласился ты.
– Но тогда вопрос что делать с теми десятью процентами, у кого понимание причинно-следственных связей так и не появится.
– Выселять в резервации.
– И водить туда экскурсии? – спросила я.
– Как в зоопарк, угу.
– Как-то невесело, – произнесла я, потому что мне и впрямь опять стало невесело от мысли, что даже если большинство «просветлятся», все равно останутся обычные несчастные люди.
Ты остановился. Повернулся и посмотрел мне прямо в глаза. Мое сердце замерло и наконец-то выбравшись из ушей ухнуло куда-то к пяткам.
– Не нужно грустить. Ты же в силах жить свою жизнь так как хочешь.
– Счастливо? – почему-то шепотом спросила я.
– Да, – ты улыбнулся. – Счастливо.
– Нууу, наверное. Наверное, да, – протянула я. – В силах.
– Точно да. И сомневаться тоже не нужно. И жалеть. Тех кто как бы не в силах. Жалеть, спасать, помогать. Потому что это их жизнь. И выбор – не быть. Или хотя бы не пытаться что-то с этим сделать. Идем дальше?
Я кивнула. И мы опять пошли.
Был ли это флирт? Скорее нет. Была ли это муже-женская теплота? Точно да. Теплота – вот правильное слово той ночи. Мне было так тепло.
Часам к трем утра хмель окончательно выветрился, ужасно захотелось кофе. Ты нашел круглосуточную кофейню рядом – на Ордынке, заказал два стаканчика на вынос и пошел вымыть руки. А я плюхнулась за столик и стала пялиться на подсвеченную разноцветными фонариками улицу. Как оказалось – там была целая отдельная жизнь, которая мою блаженную улыбку приняла за призыв. В кафе ввалились трое пьяных покорителей столицы.
