Ноа выходит на поклон, и мы с родителями бурно аплодируем, после чего, обняв их на прощание, я направляюсь к служебному входу и называю охраннику свое имя. Дую на ладони в попытке согреться, а за металлическими ограждениями, отделяющими фанатов от звезд, хихикающие шестнадцатилетки и взрослые поклонники выстраиваются в очередь, размахивая программками. Селфи, которое Ноа выложил в «Инстаграм» менее десяти минут назад в ознаменование «конца эпохи» (его цитата) – на фото он в гримерке, все еще в костюме, – уже набрало сотни лайков. Его двенадцать тысяч подписчиков очень разные, но одинаково преданные, обожают ставить эмодзи с сердечками в глазах и умоляют ответить им в личку. Фанатская база накапливалась годами: прорыв в карьере Ноа случился, когда в девять лет он спел партию героя из «Сорванцов в песочнице» – одного популярного среди детей и взрослых мультфильма, где последние наслаждались двусмысленными шутками, непонятными первым. Несомненно, скоро Ноа ждет еще больший прирост фанатов, учитывая, что недавно он получил яркую эпизодическую роль (два эпизода, восемь реплик) во втором сезоне подростковой драмы «Призраки среди нас».
Несмотря на полку, уставленную театральными наградами (премия «Внешнего общества критиков», «Драма Деск», даже «Грэмми» в составе труппы на Бродвее), Ноа провел последние несколько лет в поисках ускользающей роли в кино или на телевидении, отчаянно пытаясь доказать свою состоятельность снова, снова и снова. Но какое-то время его постоянно встречал поток быстрых и явных отказов. В индустрии развлечений соотношение всегда не в твою пользу, поэтому мы оба все время стремимся вперед, пусть даже я не достигла и нижней ступеньки воображаемой лестницы. За день до второго прослушивания для «Призраков среди нас» Ноа попросил меня помочь ему отрепетировать реплики. Мне всегда нравилось примерять на себя разные роли: прокурора, детектива, убийцы, матери. Благодаря чужим словам – чужой жизни – я ненадолго становилась кем-то еще.
На следующий день после повторного прослушивания его утвердили на роль. С тех пор это упражнение постоянно оттачивается: как радоваться за него, как улыбаться так широко, что челюсть ноет, как бурно аплодировать.
Охранник наконец-то пропускает меня через служебный вход, и мою спину сверлят десятки завистливых взглядов. Ноа, одетый в смокинг, устало машет мне рукой и просит помочь с вещами. Его гримерка находится в подвале. Здесь пахнет сыростью и затхлостью. К зеркалу прикреплены детальные карандашные рисунки, воспроизводящие сцены из мюзикла.
– Ух ты, как здорово. – Как ему все удается?
Кончики его ушей розовеют.
– Ничего особенного. Просто делать было нечего между выходами на сцену.
Пожав плечами, я собираю разбросанные вещи – грим, наушники, коробочка леденцов от горла – и прячу в свою сумочку. Несколько минут спустя он снимает рисунки с зеркала и аккуратно складывает их в рюкзак, а я притворяюсь, будто ничего не заметила.
По дороге к служебному выходу мы пробираемся по узким лестницам, минуя парики и пышные платья с каркасом по моде девятнадцатого века, и в конце концов оказываемся на сцене. Тишина оглушает. Я подхожу к краю сцены и смотрю на тысячи красных бархатных кресел. Каково это – стоять в самом центре, убеждая всех, что ты достоин их безраздельного внимания?
– Эй, ну где ты? – зовет Ноа. – Мы уже опаздываем.
