Один из семидесяти - страница 20

– Махлиатена! – голос прозвучал внезапно у самого уха. Девушка вздрогнула. – Красавица моя, что с тобой?! – Эдае, надушенная розовым маслом и наряженная, погладила племянницу по щеке.

– Тебя кто-то посмел обидеть? Тебя?! В доме твоего могущественного отца?! Скажи кто, и ты увидишь, как он будет расплачиваться жизнью за это!

Эдае с тревогой заглянула в глаза племяннице.

– Я умираю, Эдае… – прошептала та, устремляя на тетку затуманенный взгляд.

– Умираешь?! – изумилась Эдае. Она заметила, что щеки племянницы были, и правда, бледнее обычного. – Почему?!

Махлиатена тяжело вздохнула и перекатилась на бок. На покрывале Эдае заметила кровавое пятно. Она некоторое время рассматривала его, затем ужас на ее лице сменило лукавое выражение. А далее она просто рассмеялась.

– Доченька моя, – в минуты нежности она нередко так называла племянницу, – тебе не придется умирать. Это просто знак того, что ты стала женщиной. – Эдае поцеловала ее.

– Но что означает сия кровь? – недоверчиво переспросила Махлиатена. – Раньше со мной такого не приключалось.

– А ты забудь про то, что было раньше, – погладила ее по голове тетка. – Раньше ты была ребенком, а сегодня стала настоящей женщиной. – Эдае вздохнула, невольно проникнувшись сочувствием к ребенку, для которого с этого дня беззаботное существование и впрямь, скорее всего, закончилось. – Скоро отец выдаст тебя замуж, и тебе придется испытать все тяготы, которые посылает женщине великая Мах.

Эдае заметила, как глаза племянницы округлились при последних словах. Эдае знала, что напугала ее подобной речью. Наверняка Мия, покойная мать Махлиатены, преподнесла бы все, что должно знать дочери, по-другому. Но Эдае не была ее матерью. Мало того, она никогда не сможет стать матерью сама. И не потому, что неспособна. И ей до сих пор всесильная Мах посылала точно такие же знаки, свидетельства ее женской силы. Но Эдае была уверена, что это благодатное жнивье никогда не будет оплодотворено…

Доброта отца – как гора высока,

любовь матери – как море глубока.

Японская пословица

Эдае вспомнила свое такое же, как у племянницы, вольное житье в доме отца. Тогда еще они жили в высокогорном яйлаге, рядом с родственниками. У всех были большие семьи, помногу детей. В яйлаге жилось вольготно. Дети пасли коз, гурьбой резвились в высокой траве, среди медоносных цветов…

Эдае была чуть постарше Махлиатены, когда на яйлаге появился отряд парфян. Обычно перед лицом войны все племена, населяющие Атропатену, объединялись, чтобы отразить нападение общими силами. Но в тот раз небольшой отряд появился внезапно, проскользнув незаметно мимо пастухов, расположившихся на склоне, с которого просматривалось ущелье и подступы к яйлагу. Весь скот был угнан, да и пастухи, проглядевшие врага, убиты. Многие из родственников были также истреблены, в том числе старики и дети.

Местных женщин обычно подобная участь миновала – слишком высоко ценилась их редкая природная красота.

У Эдае до сих пор время от времени перед глазами всплывала картина несущихся всадников с перекинутыми поперек седла женщинами. Длинные золотые волосы касаются ног быстрых как ветер нисейских лошадей[56]…

Так она стала женой одного из парфянских военачальников. Он обращался со своей юной возлюбленной хорошо, но Эдае с первого дня возненавидела его.

Ведь он взял ее силой, не испросив на то соизволения ее богов, родственников, которых как скот перерезали его свирепые воины. Муж воплощал в себе все мужские черты и повадки, ненавистные Эдае, и потому ее душа, разум и сердце отторгали его. Это чувство перекинулось на невинного ребенка, которого она понесла от парфянина.