Идеологические клещи хватали всех родителей: «сакральные» (= зловещие) персонажи становились членами семьи, и к ним приходилось подлаживаться, потому что выгнать опасных приживальщиков было невозможно. В любой момент малыш мог спросить что-нибудь наивно крамольное. Родителям грозил и самый страшный вопрос: а ты, мамочка, а ты, папочка, вы-то кого больше любите – меня или товарища Сталина с дедушкой Лениным? Семье нужно было принять меры, чтобы этот вопрос никогда не был задан.
Сегодня подобный вопрос детям уже приходит в голову, но они пока еще осмеливаются его задавать. «Не смейтесь, но я вчера вопрос этот услышал на улице. И, что гораздо интереснее, услышал ответ. Только это была не мама, а бабушка. Знаете, что она ответила ребенку? „Мы всех любим и всем желаем только добра…“ Ребенку было лет восемь, это девочка была. На детской площадке они сидели. Я буквально проходил мимо и до меня долетело вот это: „А кого больше – меня или президента?“ Мне показалось, там было что-то среднее между запальчивостью детской и любопытством» (А. В. Электронное письмо от 3.07.2016. Личный архив автора).
Позднесоветская «Программа воспитания в детском саду» требовала любви и уважения к Ленину от двухлетних детей. В такое безумие трудно поверить. Но это именно так. Для первой младшей группы (от 2 до 3 лет) раздел «Расширение ориентирования в окружающем и развитие речи» начинается с Ленина: «Воспитатель учит детей узнавать В.И.Ленина на портретах и иллюстрациях, вызывает чувства любви и уважения к нему» (Программа воспитания в детском саду. 8-е изд., испр. – М.: Просвещение, 1978. с. 51. То же: 9-е изд., испр. – 1982, с. 51). И только после Ленина, вторым пунктом, от детей требуется знать мамино имя и свое собственное.
Достигать предельного и запредельного безумия – имманентный закон государственной идеологии.
Оттепельная «Программа воспитания в детском саду» (М.: Учпедгиз, 1962) еще не требовала обрабатывать Лениным первую младшую группу. Вождь появляется в разделе занятий со средней группой – с четырехлетними: «Воспитатель показывает детям портреты В. И. Ленина, рассказывает, что все дети и взрослые любят Ленина, что он любил детей и заботился о них» (с. 88). Тоже радости мало, но все-таки четыре года – не два.
Столетний юбилей Ленина принес усиление идеологического натиска. В 3-м издании «Программы воспитания в детском саду» (М.: Просвещение, 1969) сакральный образ появился на занятиях с двухлетними, хотя и не первым пунктом. В следующие годы такое положение сохранялось, но к 8-му изданию кто-то заметил крамольный недосмотр: как это вождь не впереди? Поскорей исправили. Ленин переместился на первое место: получилось так, что прежде всего дети должны знать имя вождя, а мамино – уже потом. А ведь двухлетние малыши зачастую не знают имен: «Маму зовут мамочка, меня зовут заинька». Из детского сада заиньки приносили дедушку Ленина, а мамочкам приходилось что-то делать с непрошеным дедушкой. Что именно?
Никогда, нигде, ни разу обсуждение этой проблемы мне не встречалось. Проблема относилась к необсуждаемым и неупоминаемым. Мое экспертное заключение состоит в том, что в 60—70-е годы массовым практическим решением был избирательный запрет: ребенку внушалось, что думать и говорить о «сакральных» образах по своей воле нельзя. Родители с разной степенью суровости пресекали любое несанкционированное упоминание о них. Это относилось не только к Ленину, хотя к нему прежде всего, но и к Брежневу, коммунизму, партии, партбилету. О них было можно и нужно (и строго обязательно) говорить в специально отведенное время в специально отведенном месте – например, когда воспитательница читает стишок про Ленина и велит повторить. Для школьников специальными хронотопами были
