Свой клад мне посчастливилось найти в 1996 году. Я надеюсь, ты помнишь этот судьбоносный год? Да, семнадцатого апреля, в вагоне поезда № 26 Львов-Одесса плавно отъехала дверь купе, и орбиту одинокого астероида пересекла ослепляюще яркая комета. Солнечный свет освещал ее. Это была ты. Правда, холод льда я почувствовал несколько позже. После твоего отъезда в Америку. И еще, блеск этой кометы точно соответствовал цвету лицевой стороны моей золотой монеты. Еще во время учебы в «школе выживания» Одесского университета я осознал себя как двуликое создание. Обратная сторона была достаточно прорезана картинами приключений и знаками самоутверждения. А вот лицевая оставалась абсолютно гладкой, так как лик королевы мне еще не встречался. Потому золотая монета существовала, но назвать ее совереном было нельзя. И вот явился лик королевы! Да… Но я не успел его нанести на свой аверс, так как уникальный и единственный на свете золотой соверен был, как ты знаешь, украден предприимчивыми рабами Мамона. Они поклоняются этому своему древнему божеству богатства под религиозной вывеской самодельной заокеанской церкви. Рыщут по свету в поисках свежей красоты, невинной жертвы для доказательства бессмертия их культа. И тогда я подумал, что мне придется отлить другой соверен. Только он будет не из благородного металла, который брезгует связью с чем бы то ни было и награждает своим одиночеством тех из людей, к кому все-таки прилипает. Свой мир, свое королевство я решил создать с помощью общительных и общедоступных печатных букв на бумаге. Слово, не имея пробности золота, обладает и его блеском, и весом, и ценой. И еще, слово – признак начала, а золото – просто расплата в конце торга. Была, правда, одна загвоздка. Нужен был живой образец, модель для моего нового соверена. Я ничего лучше не придумал, чем снова выводить твой исчезнувший профиль в каждой букве. И, как видишь, все-таки сказочно обогатился.
Август замолк, а Liss плавно притормозила и выключила мотор. В окутанную дорожной пылью машину из жаркой степи резко ворвалась тишина. Их обоих она, вроде бы, изъяла на несколько минут из действительности. Когда пылевой занавес упал и стали снова видны четкие линии хребтов на горизонте, Liss посмотрела ласково Августу в глаза и вкрадчиво прошептала:
– Август, милый, ты, наверное, и не знаешь, насколько ты прав. Но если бы не это рабство, как бы мы тогда смогли оценить вот эту тишину и свободу. Я не знаю. Видимо, поэт знал это до нас: «…Ударил первым я тогда, так было надо!» Я первая ударила тебя больно. Прости. Но, видит бог, так было надо.
Август смотрел в лобовое стекло. Потом обернулся с улыбкой к возлюбленной и, положа на руль свою руку поверх ее, победно объявил:
– Васенька, нам нужно ехать только вперед. Так ведь?
Лицо Liss озарилось ответной улыбкой, она энергично завела двигатель, и они продолжили свой совместный путь по пыльной степной дороге. Через несколько минут Август прервал вполне комфортное молчание игривым предложением:
– Василиска, давай я включу радио? Нет, не FM, а свою волну. Ты помнишь, как тебе нравилось мое чтение рассказов старых сатириков? Ну вот, сдуем пыль, как говорится, со старых пластинок. Я сейчас расскажу одну эротическо-философскую историю. Нет, не скучную. Нет, говорю, не пошлую. Я когда-нибудь тебе в письмах скабрезнул хоть раз? Что это значит? Вот поживешь у нас чуть подольше и поймешь. Все-таки это же родина твоя… Мать твоя с Урала? Ну? Вот так. Ладно. Слушай. И самое главное – не перебивать и не убегать.
