– Не знаю. Нет, наверное. Не люблю плотно завтракать. А у вас есть что-нибудь еще?
Дядя опять пожал плечами, покосился на холодильник. Лена тут же вспомнила засохший сыр и отмахнулась:
– Не надо. Попью чаю. Я видела у вас в шкафу печенье.
Дядя положил на тарелку несколько пельменей и с сомнением проговорил:
– Кажется, да… только оно там лежит больше месяца.
– Ну и что! – отмахнулась Лена.
– Как знаешь, – кивнул дядя и включил чайник, даже не проверяя, есть ли там вода.
Он сел за стол, посыпал пельмени перцем и принялся есть. Они не разговаривали, но теперь Лену это не трогало так, как вчера. Наоборот, холостяцкие привычки дяди забавляли. Как странно, а ведь вчера она и представить не могла, что проснется с таким настроением. Особенно когда трубочист заявил, что «одиночества нет». Тогда у нее все сжалось внутри и стало ужасно неприятно.
– Как это? – спросила она.
– Нет и все.
– Кому как, – Лена пожала плечами и подумала, что каждый имеет право на свою точку зрения.
– Всем именно так, – вновь улыбнулся гость.
– Должно быть, мы говорим о разных вещах.
– Вряд ли. Конечно, одиночество у каждого свое, однако каждый использует именно это слово. Редкое единодушие.
– И каждый думает про других: «Да что вы знаете про одиночество?!»
– Да, – кивнул он. – А на самом деле его нет.
– Да что вы знаете про одиночество? – с грустной улыбкой спросила Лена.
– Я знаю главное – его нет. Одиночество – выдумка, наваждение. Это как дурной сон, который преследует нас наяву. Одиночество это поводок, на котором держат людей, чтобы они не разбежались.
Эти слова вызывали в ней странное двойственное чувство. С одной стороны, хотелось верить этому сильному, но мягкому голосу, а с другой за громкими патетическими сравнениями и метафорами ей чудилась пустота.
– С самого детства нас пугают одиночеством, чтобы мы спешили скорей присосаться к другим людям. А на самом-то деле человек никогда не бывает совсем один.
– Как это? – вновь спросила Лена. – Вот пока ты не пришел, я была одна.
Он заглянул в ее глаза и произнес:
– Даже когда в комнате никого нет, всегда есть ты сама.
– Чушь какая-то!
– Есть твои мысли, твои чувства. Ты всегда наполняешь мир своими размышлениями и эмоциями, Мир, который ты видишь, в значительной мере отражение тебя самой. А значит и в пустой комнате рядом с тобой всегда есть ты сама.
– Но это же совсем другое! – возмутилась девушка, сложные фразы показались ей каким-то казуистическим издевательством.
– Нисколько. Просто ты пока не понимаешь.
Они с дядей вышли из дома на встретившую их утренней прохладой и шелестом листьев улицу. Лена поглядела через сочную зелень клена на высокое голубое небо, подмигнула толстой чайке, деловито вышагивающей по газончику у корней дерева, и направилась следом.
Дядя шел неспешно и мягко ступая в полшага. Точно так же он ходил на работу и вчера, и позавчера. Он изредка кивал или приветствовал взмахом руки знакомых. Ступая за дядей, девушка разглядывала горожан: дворников, отмывающих тротуары, людей из соседних домов, и служащих биржи, которые торопились к огромным дверям меж ложных колонн. Но даже поспешность последних не нарушала общей атмосферы маленького старого города. Ей даже казалось, что биржевые брокеры одеты в сюртуки и цилиндры вместо современных костюмов, а в руках у них не дипломаты, а кожаные саквояжи. Даже старенькие «Жигули» вперемешку с «Фольксвагенами» на стоянке перед зданием не нарушали этого ощущения.
