Быть может, серые хотят лишь устроить в Эргри главный лагерь для дальнейших своих поисков? Очень хотелось бы так думать – ведь на самом деле не могут же северяне‑инквизиторы без сна и отдыха мотаться по раскалённой салладорской пустыне! Теперь Фесс горько жалел, что в рядах святых братьев не осталось ни одного прознатчика, и приходилось уповать только на удачу, чего, как известно, не может позволить себе ни один истинный некромант. Если, конечно, он не хочет присоединиться к сворам скелетов и зомби.
Тем не менее на какое‑то время Фесс – впервые за долгие месяцы – наконец‑то ощутил себя в относительной безопасности. Птенцы слушали его, словно и в самом деле самого Салладорца. Очень быстро, занимаясь с ними, Фесс понял, что роковой трактат (который он по‑прежнему избегал не только читать, но даже и открывать) не содержал решительно ничего, что могло бы помочь птенцам в повседневной жизни. Это была Книга Бегства. Она говорила только о том и исключительно о том, как уйти. Судя по свиткам птенцов, немало страниц посвящалось спекуляциям на тему, что же ждёт адепта там, за Порогом. Вопреки всему Салладорец утверждал, что Непознаваемое всё‑таки познаваемо.
Нельзя сказать, что Фесс оставался глух к могучей силе рокового трактата. Он не открывал полную версию, по‑прежнему надёжно запрятанную в его вещах, довольствуясь исключительно и только отрывками из свитков и копий. Но даже эти отрывки и копии несли на себе отсвет великой силы. Наверное, Салладорец и в самом деле был сильнейшим магом своего времени, другое дело, что свою силу он употреблял не на всякие там молнии, огненные штормы и прочую чепуху, а на проникновение в неведомое. Он пробивался сквозь нагромождения древних запретов, заклятий столь старых, что по сравнению с ними молодым показалось бы самое время. Фессу оставалось только догадываться о том, кто на самом деле впервые провёл черту между жизнью и посмертием, между зелёными мирами и Серыми Пределами. Салладорец сумел найти способ взлома. Но какой ценой!..
Впрочем, что ж его судить, если трактат упорно уверял, будто телесная жизнь есть юдоль скорби и горя, с неизбежным концом впереди, и, следовательно, отправление того жизненного начала, что именовалось душой, в Вечную Тьму есть великое благо?
Разумеется, о прямой и простой дороге к цели, дороге, которой прошла Атлика, Фесс ничего не говорил птенцам. Сейчас он даже жалел, что проговорился Старшей; кто знает, что взбредёт в эту взбалмошную голову?..
И вот птенцы под началом Фесса упрямо штудировали конспекты Даэнуровых лекций, старательно зубрили списки ритуальных мучительств, запоминали порядок упокаивания и разупокаивания, и так далее и тому подобное. Никому и в голову не пришло ставить слова Учителя под сомнение, однако Фессу не нравился всё более и более странный блеск в глазах Старшей.
Прошла неделя. Инквизиторы медленно, не торопясь, продвигались к Эргри, рассылая во все стороны многочисленные поисковые партии. Фесс свёл использование специфической своей магии до минимума, как говорится, во избежание.
Ещё через семь дней отряды серых вступили в город.
Старшая отрядила нескольких птенцов повыдержаннее наблюдать за процессией. Нельзя сказать, что обитатели города выказали особенное счастье и радость при виде угрюмо марширующих пропылённых колонн солдат в серых плащах. Старшая принесла весть, что Его светлость эмир отказался впустить в город без малого пять тысяч человек с боевым оружием, инквизиторам пришлось оставить в казармах эмирской гвардии длинные копья, тяжёлые дальнобойные арбалеты, двуручные мечи и так далее. Им оставили только кинжалы и короткие клинки. Похоже, Его светлость обладал куда большим умом, чем хотелось бы его врагам.
