Петра Ивановича переполняла решимость довести дело до конца, настроение его стало приподнятое, боевое. «Все что ни делается, все к лучшему», – думал он с азартом. Не откажи у него ноги, он так бы и мучился, не зная, что с ним, ведь по своей воле в подобную больницу он не пошел бы ни за какие коврижки. Теперь все решилось само собой, процесс был запущен, и как вовремя! И зачем Лида все суетилась, договаривалась, зачем нужно было напрягать, нервничать, форсировать события? Всему свое время, теперь, пожалуйста, хоть облечитесь. Главное, сделать как можно скорее все дела здесь, и – в Институт позвоночника, чтобы к декабрю быть на ногах. В магазине куча дел, к Новому году будет народ, придется попахать.
Начинала сильно побаливать поясница. Петр Иванович знал теперь, что это лишь отголосок, что настоящий враг засел не внизу, а на уровне груди. «Что ж, поболей свои последние деньки, поболей, гнида, скоро тебя уничтожат!» – злорадно прошептал Петр Иванович своей опухоли, заложив руки за голову.
Звонил из Москвы Андрей, Петр Иванович все ему рассказал, просил поддержать мать. Потом Петр Иванович позвонил Вадиму Александровичу, и они долго обстоятельно разговаривали.
Когда за окном совсем стемнело, включили общий свет.
Раздавали ужин, и Петр Иванович с неожиданным аппетитом съел его. Дальше было свободное время, скукотища. Заняться было решительно нечем, но завтра должны приехать газеты, а пока Петр Иванович просто лежал и мечтал о том, что вскоре все наладится, что летом они с женой поедут в Венецию, как намечали (может, присоединятся Андрей с Маришей, но лучше все-таки вдвоем).
К вечеру зашла медсестра и спросила, кому нужно обезболивающее. Игорь попросил сделать ему укол, Андрюха отказался, вслед за Андрюхой отказался и Петр Иванович.
В двадцать три ноль-ноль верхний свет отключили, и Андрюха зажег настольную лампу. В палате сделалось очень уютно, почти как дома. Сумбурный день не укладывался в голове, казалось, что он длился вечно и вместил в себя огромное количество событий. Петр Иванович считал, что закончился он все-таки хорошо, на позитивной ноте. День этот словно открывал новый этап его жизни, подмяв под себя прежнюю жизнь, и Петру Ивановичу казалось, что этот новый этап будет много и много лучше предыдущего, хотя бы уже только потому, что сама жизнь приобрела новый смысл, новую ценность. «А ведь это очень, очень важно», – подумал Петр Иванович и заснул.
Его разбудили спина и духота. Спина нестерпимо ныла, воздух же был настолько спертым, что невозможно было сделать и вдоха. В кромешной темноте, вырванный из сна болью и удушьем, не понимая, где он находится, Петр Иванович по привычке решил дойти до уборной. Голова приказала ногам встать и идти, но ноги не подчинились. Забыв, что теперь он лишен возможности ходить, Петр Иванович перепугался. Он нагнулся, как мог, к ногам, принялся растирать их, потом обхватил и, резко сев на кровати, сбросил их на пол. В глазах помутнело. Он попытался встать, и вдруг, различив незнакомую обстановку, ясно вспомнил, что находится в больнице, что встать не получится, но было поздно – он неудержимо сползал на пол. Пальцы бесполезно хватались за простыни, руки не находили упора. Петр Иванович в панике прохрипел:
– Андрей… – потом громче, почти криком: – Андрюха!
Андрюха дернулся на своей койке, без лишних слов соскочил и метнулся к Петру Ивановичу тучной неуклюжей тенью. Он втянул Петра Ивановича обратно на кровать, следом закинул ноги. Петр Иванович тяжело дышал впалой грудью.
