– Привет, – торопливо проговорила Лидия Сергеевна. – Видимо, тебе придется приехать все-таки, у отца рак.
Глава 9
Пауза – секунда, две, три, четыре. Невыносимо долго. Четыре секунды пустоты, вакуума, абсолютной изоляции от окружающего мира, от самого себя, полная потеря ориентации, атрофия разума. Четыре секунды – вполне достаточно, чтобы поседеть.
Андрей не поседел. Он почувствовал, как его лицо… вернее, он совсем не почувствовал своего лица, лишился его, оно онемело и поплыло вниз, точно от сильнейшего наркоза. Пропали также ноги, тело, провалились в пропасть. По согнутой в локте окаменевшей, оледеневшей руке, которая каким-то образом, неподвластная рассудку, умудрялась сжимать кружку, от плеча до кончиков пальцев прокатились зудящие нервные импульсы, прозванные в простонародье мурашками, только этих мурашек было так много, что они переросли в язвящие электрические разряды. Кисть другой, припечатавшая телефон к щеке, налилась свинцовой тяжестью.
Четыре секунды, и ни одного удара сердца. Наконец он понял смысл тех слов, которые влила ему, словно яд, в уши мать. Они ослепили его взрывной вспышкой.
– С-с-сука, твою мать! С-с-сука, твою мать! – сдавлено захрипел Андрей, выхаркивая из себя услышанное, скатываясь этими примитивными, недостойными слуха его матери, возгласами отчаяния, напоминающими скорее безусловные рефлексы, чем осмысленные слова, на истерическое блеяние; так, бесконтрольно и постыдно блеет тот, кто, ничего не подозревая, вдруг оказывается перед лицом неожиданной, неумолимо надвигающейся смертельной опасности, и, не в силах противостоять, не имея средств борьбы, беспомощной бранью или визгом, или лепетом пытается оттолкнуться от гибели, заслониться от нее, как щитом.
Мать произнесла только одно предложение и замолчала. Одно предложение, решительным, раздраженным (а может быть, перепуганным) голосом, и это предложение оказалось для Андрея величиной с роман, с эпопею, поразило его, как не поражало ни одно произведение самого великого из существовавших писателей.
Андрей тоже замолчал. Было слышно, что мать где-то идет, шуршание шагов, дыхание. Трубку перехватила тетя Людмила:
– Андрюша, здравствуй. Такая история – у папы обнаружили рак. Ты не волнуйся, пожалуйста… что есть, то есть. Как сможешь, приезжай. Папа ничего не знает, он в больнице. Мы в больнице. Только узнали.
Андрей снова выругался в трубку, услышав это слово…
Лидия Сергеевна и Людмила Ивановна прошли в кабинет заведующей. Заведующая вошла следом и плотно прикрыла дверь.
– Присядьте, – она указала двум женщинам на стулья, а сама прошла к своему столу. Они сели на краешек стульев, как студентки перед строгим экзаменатором. Заведующая сидела за столом, потупив глаза, нервно теребила ручку. Вид у нее был озадаченный, брови приподняты. Просидев в тишине с полминуты, она подняла глаза.
– Не слишком хорошие новости. Не все так хорошо, как… – она запнулась и неуклюже провела ладонью вверх по лбу, отирая выступившую испарину. Очевидно, она готовилась заранее, что сказать, но потеряла все слова. Говорить все же было нужно.
– Ну… как бы вам… Гм…– она растеряно смотрела на двух женщин, предельно напряженных, сверлящих ее пронзительными взглядами.
– Скажите! – упорно и с ненавистью, чеканным выговором сказала Лидия Сергеевна. – Что?
– Рак.
Да, это именно оно. Именно это слово ожидала услышать Лидия Сергеевна. Природная прозорливость ее не подвела.
