Я приступаю к рекогносцировке. Не все машины обитаемы. Часть автовладельцев успела рассредоточиться в коридорах роскошного здания ГУВД, некогда являвшегося храмом науки. Во времена «тоталитаризма» здесь благоденствовал НИИ каких-то точных наук. Но с «торжеством демократии» наук не стало – и надобность в храмах для поклонения им отпала. Да и об удобствах «защитников от народа» тоже надо было подумать! Ведь новых хозяев жизни наука от народа не защитит – а это первейшая забота «слуг народа»! Ну, как тут не порадеть родному человечку?!
С одной стороны, «нехватка кадров» огорчает. Я ведь пришёл не затем, чтобы ходить два раза. Получается недовыполнение плана. Но с другой стороны… Как законченный материалист, я не могу не признавать закона единства и борьбы противоположностей. Поэтому другая сторона обязана иметь место быть – и имеет. И с этой другой стороны, задача моя облегчается: «невозможно объять необъятное». Это только герой песни мог самодовольно заявлять: «обойму я небо крепкими руками!». Моих рук, при всех их крепости, не хватит не то, что на небо, но и на «шматок» земли! Мы, реалисты, должны быть… реалистами! Ведь оптимизировать две дюжины нарушителей – а именно столько нарушает сегодня правила дорожного движения – и остаться при этом инкогнито – сродни подвигу в квадрате!
И я «захожу на цель» со спокойной душой. Для дополнительного успокоения на время работы я «отключаю» душу. Ведь ещё Феликс Эдмундович определил параметры чекиста: «горячее сердце» и «холодная голова». А разве я – не чекист?! Хотя бы по линии работы в глубоком подполье – даже у себя под окном?! То-то и оно: чекист! И ещё – какой!
Первым делом – вторым после рекогносцировки – я произвожу инвентаризацию. В наличии – пять голов на двадцать четыре единицы. Должен управиться. Потому что – надо. Есть такое слово: «Надо!» И есть у нас, дураков, такое право, которое – обязанность: первым рвануть тельняшку на груди, а потом – из окопа! Ничто нас, вроде, не обязывает – а мы всё равно рвём! «Партия сказала: «Надо!» – комсомол ответил: «Есть!». Я – партиец непартийный, да и она ничего не говорит: сопит в две дырки, борясь за счастье народа… избранного… в депутаты парламента. Но взялся за гуж – отнимай и жизнь, и куш! Мне куш не нужен – а, вот, от жизней не откажусь! И поэтому, даже не призванный, я отвечаю: «Есть!». Себе отвечаю – не чужому дяде, который иногда говорит, вроде, правильные слова, а получается, как в поговорке: «Не та хозяйка, которая говорит – а та, которая щи варит!»
Все автовладельцы – как на подбор: титульной нации. «Чужие здесь не ходят» – тем более, не ездят. Это ещё больше упрощает мою задачу: наша «любовь» – взаимна. Потому что это раньше я воспринимал Киплинга, как абстрактную литературу – про то, что «там, «у их».
«Несите бремя белых. Пожните все плоды.
Брань тех, кому взрастили вы пышные сады,
И злобу тех, которых, так медленно, увы,
С таким терпеньем к свету из тьмы тащили вы!»
Сейчас я читаю эти стихи, как автобиографию. А поэтому и счёт к «тем, которым», у меня – немножко личный. Но это – приправа к блюду: объективности едока не мешает. Напротив: способствует усвоению.
В данном случае – душ человеческих. Условно человеческих: ведь «хозяева жизни» – «существа высшего порядка». Именно такими они себя и «позиционируют», даром, что сами – лишь в первом колене не «от сохи». Но условно человеческие они и для меня. Правда, «с другого бока»: ничего человеческого, за исключением внешнего сходства, я в них не наблюдаю.
