А с восьми до семнадцати тридцати – служба. А с шести вечера и до семи утра – пустая квартира. И яичница на ужин. И на завтрак.
Раньше Федор представлял свою жизнь по-другому. Четыре года назад он закончил МГИМО, один из самых престижных вузов страны. Факультет внешней экономики.
Он был зачислен в институт без блата, а только благодаря своей способности к иностранным языкам, чувству родного языка, по-другому не назовешь его врожденную и безукоризненную грамотность, обширному – по-энциклопедически – знанию истории, а также ясной логике, воплотившейся на практике, на вступительном экзамене по математике, в «пятерку». Он и дальше учился только на «отлично». По всем предметам, все пять лет.
Зачеты, экзамены. Год прошел! Отлично! Зачеты, экзамены. Еще один.
Студенческие годы пролетели. Он получил диплом и профессию, которой, как он подозревал, уже не было. Ведь не стало страны. Да, к тому времени, когда он взял в руки вожделенные красные корочки, страна – та, чьи законы развития он так старательно изучал, перестала существовать. В новой – и законы были новые. В столице, пребывающей в хаосе упразднения всего и вся, приличного места по «специальности» для него не нашлось, и ничего не оставалось ему, кроме как… да, вернуться в родной город.
В Волгогорске, однако, работу он нашел легко. Здесь его диплом все еще оставался веским аргументом.
«Главный специалист отдела внешнеэкономических связей Волгогорского горисполкома», – это звучало солидно. Но не более. Должность оказалось шуточной – просто мелкий клерк в отделе. Зарплата была маленькая. И ничего, кроме служебного удостоверения со старым СССРовским гербом, вытисненным золотом на плотном картоне.
Сомнительная льгота, пришел к выводу Федя, отработав на новом месте полгода.
А потом еще полгода.
И год прошел. И еще один. Наступил девяносто второй. Стало ясно, что Россия вступила в эпоху капитализма. Учреждение, что именовалось горисполкомом, без кадровых потрясений и катаклизмов иного рода, то есть – вполне эволюционно, преобразовалось в новую структуру: городскую администрацию. И теперь другие проблемы застилали глаза и требовали нового взгляда.
Администрация разрослась, увеличив штат сотрудников вдвое. Но профессия экономиста-международника по-прежнему оставалась невостребованной.
Наступил девяносто третий. Да и он перевалил за половину.
«Продолжать ту же жизнь, что я веду в течение последних лет? Нет! Прозябать как раньше? Не логично», – твердо решил Федор в день своего рождения. И, пристально вглядываясь в будущее, что трепетало в порывах октябрьского ветра, как последний лист старого плюща перед взором Джонси 2, пылающей в лихорадке, выпил.
Ему исполнилось двадцать семь.
Лермонтовская дата. Гордая.
– Федя, приготовь нам кофейку, – повелительно произнес начальник отдела Аркадий Валерианович Попов.
– Хорошо, сейчас. Пять минут, – послушно ответил Федор.
Он в комнате один. Он сидит перед светящимся монитором компьютера. Два больших наушника – грибы-дождевики, нанизанные на проволочную дугу, что переброшена через коротко остриженный череп. Руки лежат на доске управления. Он вяло и отрешенно перебирает пальцами клавиши, бессмысленно перемещая по экрану игральные карты.
Что ж, занятие не хуже любого другого.
– Пять минут, Аркадий Валерианович, пять.
– Поторопись, Федя.
А из черного поролона наушников льются не сладкие звуки музыки Пьяцоллы, Маккарти или Элтона Джона – нет. Из них доносятся голоса людей, разговаривающих в соседнем кабинете, – да, в кабинете все того же Аркадия Валериановича.
