Но интуиция подсказывала ему, нет, не он. И мечта раскрыть серию убийств, задержать серийного убийцу, нехотя, но посторонилась под напором скучной прозаичной реальности. Тупик. Пустышка. Мыльный пузырь, лопнувший тотчас – в миг обретения формы.
– Я выяснил все, что меня интересовало, – сухо произнес Яковлев, обрывая пьяное бормотание, что неудержимым, неуправляемым потоком лилось теперь из уст его собеседника. – Спасибо за помощь, за откровенность. Возможно, еще увидимся.
Он протянул руку. Клинкин понял его правильно и вяло ответил на рукопожатие. В нос Яковлеву вновь ударил непривычный и необычный запах и, избавляясь от него, он поспешил уйти.
Уже на лестничной площадке он еще раз посмотрел на дверь напротив. На ту самую, что была опечатана, на ту, что хранила за собой тайну… тайну преждевременной смерти.
«Тайну? Нет! Не уточненные в обстоятельствах и последовательности факты – вот, что мы имеем», – отмахнулся он от Настоящей Тайны и стал спускаться по лестнице, стараясь отделаться от мысли, что было что-то еще – какой-то мелкий фактик, какая-то ничего не значащая деталь, знак. Что-то общее между местом преступления и гражданином Клинкиным.
Непараллельные прямые пересекаются. Всегда. Если истинно не параллельны.
И линии судьбы однажды перекрестятся в обозначенной точке, не нарушая аксиом и правил, а в силу неотвратимого воздействия физических законов и математических величин на мир реальный, подчиняющийся этим законам беспрекословно, каким бы случайным ни казалось воплощение их вероятностей.
Второй план. Глава 6. И танки горят
Прошлое: 1 февраля, 1996.
Зина шла из школы домой. Она не спешила. День был хорош: ясен, бодр. Она не собиралась задерживаться, дома её ждало много дел и в первую очередь уроки, но почему бы не насладиться морозной хрустящей свежестью, коей пропитан воздух.
– Эй, Зинка – корзинка, корзинка – подстилка, – выкрикнул дразнилку Алек Иреев, её бывший друг детства, а ныне – её самый лютый дворовый недруг, прозванный среди ребят Попугаем. Он стоял на углу их дома и, топая время от времени озябшими ногами, грелся сигареткой.
– Дурак, – уронила Зина, проходя мимо.
– Зинка – подстилка, станет – училка.
Подонок. Он ведь и раньше оскорблял её. Вернее, такое произошло однажды. Что он сказал тогда? Да, кажется, то же самое, вспомнила она. Это случилось года полтора назад. Незадолго до того, как Игорь ушел служить. Зине в то время было пятнадцать с половиной, а Игорю – полных восемнадцать. Они дружили полгода. Целовались и вместе «ходили», но, конечно, о постели речи не было и в помине, нет, но именно это показалось Ирееву. Ну, болван и высказался тогда на свою безмозглую голову. Она не жаловалась. Просто кто-то кому-то передал, а потом – еще кому-то, и сказанное дошло до Игоря. Игорь Иреева избил. По-настоящему, по-мужски. Разбил ему нос, врезал ногой в живот, да и в пах – тоже, и пообещал поломать пальцы, если узнает… А он узнает, рано или поздно, о том, что Иреев – гад и сволочь – обидел Зину. Иреев – трус по природе своей – испугался до полусмерти и уже в течение полутора лет обходил Зину стороной, а, сталкиваясь с нею носом к носу, вежливо здоровался. И он по-прежнему вызывал у неё неприязнь.
«Теперь-то ждать недолго», – мысленно перескочила Зина на светлое, на приятное, перестав думать о плохом, о Ирееве.
Но тот не отстал. Он вдруг загородил ей дорогу и, выдохнув сигаретный дым ей в лицо, дождавшись, чтобы она закашлялась, с откровенной издевкой произнес:
