На другой день проведать маму пришла её подруга, завуч вечерней школы, где мама преподавала. Она заглянула в коляску, промямлила:
«Девочка… э-э-э… миниатюрная. Как назвали?»
В девятом классе мама была влюблена в голливудскую кинодиву Дину Дурбин, раз двадцать слушала, как та исполняет песню «Отчи тчёрние…». Дала себе слово назвать будущую дочь в честь любимой актрисы.
«Я назвала её Диной», – сказала мама.
Её приятельница преподавала литературу, была человеком возвышенного строя мыслей, а может, просто хотела маму утешить – ясно ведь, что с ребёночком что-то… неладное.
Она прикрыла глаза и торжественно отчеканила:
«Дина Рубина!.. Я вижу это имя напечатанным на афише. – И оживилась: – Нет! Я вижу это имя на обложке книги».
История семейная, обкатанная, рассказывалась раз сто – возможно, потому я и выросла в полной уверенности, что стану «знаменитой»? Кстати, пенсионеры, ещё помнящие фильмы с Диной Дурбин, и сейчас иногда обращаются ко мне именно так: «госпожа Дурбин!»
Вообще, странно, что я названа в честь постороннего человека. У евреев, как и у многих народов, ребёнка принято называть в честь родственника. А я недавно читала, что девяностолетняя старушенция Дина Дурбин благополучно доживала свою жизнь во Франции, в Нофль-ле-Шато. Что ж, будем считать это залогом какой-то невероятной живучести – и имени, и его носителя. Хотя живучести и в моей собственной родне хватает.
Всю жизнь меня – и среди друзей, и в семье – сопровождает звонкое «Динка»; даже странно стареть под этим задорным коротеньким именем. И хотя в Ташкенте моего детства каждая третья собака бегала с этой кличкой, у меня никогда не было никаких претензий к собственному имени. Оно меня и сейчас устраивает, по другим уже причинам: ловко и сжато укладывается на обложках моих книг, коротко-упруго, пружиной взлетает по корешку.
Вот что мне действительно нравится, так это моё отчество: Ильинична. Оно и льётся в начале, и так уютно приседает на окончании. Имя моего отца – Илья – кажется мне совершенно роскошным. Во-первых, это одно из ярких библейских имён моего народа. Илья-пророк – шутка ли! Во-вторых, есть в нём какая-то щедрость, и мягкость, и былинное мужество. Жаль, что в Израиле нет в обиходе отчеств. Приезжая в Россию, я кайфую, услышав своё полное имя, тянущее за собой пушистый лисий хвост: «Диныльи-инишна…»
Интересно, как этот чёртов «синдром шута» сочетался с отцовой мизантропией, которая с годами проявляется во мне всё сильнее.
И тем не менее.
Клокочущее внутри желание осуществиться творчески приобретало у меня самые причудливые формы. Например, пару лет я выпускала семейную стенгазету «Гоп со смыком!» – оформление, содержание и техническое исполнение целиком принадлежало мне. Отец выдавал на мою затею половину ватманского листа и время от времени подходил и давал ценные профессиональные советы: «Ты зачем это к самому краю наклеила, балбесина?! Следи за пропорциями».
Газету прикнопливали на стену по-настоящему, через месяц её сменяла другая.
Как жаль, что абсолютно все в нашей семье лишены были чувства охранения времени и ничего, ничего не осталось от этого моего подросткового кипения.
Будучи ученицей девятого класса, я устроила вечер чеховских рассказов.
В актовый зал согнали три девятых и три десятых класса – приличное количество озорного народу, не спускающего промахов. Читала я наизусть, если правильно помню, три или четыре рассказа – литературный текст в то время запоминала мгновенно и навсегда. Два часа гарцевала на сцене, изображая старух, генералов, присяжных поверенных, извозчиков и кобыл. Шептала, напевала, говорила басом, визгливо хохотала…
