Только боюсь, что б опять я не схвачен был бурей внезапной
[420] И, под мой стон и мольбы, унесён на простор многорыбный;
Или какой злобный бог, чтоб не вызвал бы мне на погибель
Страшных чудовищ морских, Амфитритой питаемых в море…
Знаю, как сильно сердит на меня Посейдон земледержец».
Но, той порой, пока он колебался и в думах, и в сердце,
[425] Мощной волной повлечён был он прямо на острые скалы.
Кости бы он поломал, изодрал бы, несчастный, всё тело,
Если б Афина ему в сердце умную мысль не вложила:
Чтобы, достигнув скалы, что есть сил ухватиться за выступ.
Так, ухватившись, он стал ждать со стоном волны отступленья.
[430] Но, отступая, волна с силой сшибла его вдруг с утёса,
И за собою опять утащила в кипящее море.
Если внезапно на дне осьминога из домика вырвать,
К щупальцам крепким его много камешков мелких пристанет, –
Так же и кожа от рук Одиссея, содравшись, пристала
[435] К грубому камню скалы. Сам ушёл с головой он под воду.
Так бы, судьбе вопреки, и погиб Одиссей в бездне моря,
Если бы в душу его не вложила Афина отваги.
Вынырнув вбок из волны, что стремилась опять к острым скалам,
Не приближаясь, поплыл он вдоль берега, тешась надеждой
[440] Где-нибудь гавань или берег тихий отлогий увидеть.
Вот, наконец, он нашёл устье тихой реки светловодной.
И для захода судов и пловцов место было удобным,
Ровным, без острых камней, и была от ветров там защита.
К мощному богу реки Одиссей тут с мольбой обратился:
[445] «Кто бы ты ни был, молю, о могучий владыка, внемли мне!
От Посейдона угроз я спасаюсь из бурного моря.
Вечные боги всегда благосклонно внимают молитвам
Бедного странника, кто б ни был он! Вот, я странником бедным,
Многострадальным, к твоим припадаю коленям, к потоку!
[450] Сжалься, владыка! Пошли мне защиту, чтоб ей я гордился!»
Так он молился. И бог, укротив свой поток, успокоил
Волны, и устье реки сделал гладким, и спас Одиссея.
К берегу лишь подошёл, подкосились, ослабнув, колени,
Руки обвисли: совсем его силы похитило море.
[455] Тело распухло его; изо рта и ноздрей вытекало
Много солёной воды. На мели он упал без сознанья.
Так, бездыханный почти, он безмолвно лежал, обессилев.
Вдруг он очнулся. И вмиг в сердце дух его сильный воспрянул.
Тут же сорвал он с груди головную повязку богини,
[460] В реку забросил её, что впадала в широкое море.
Быстро теченьем она понеслась по волнам. Прямо в руки
Ино её приняла. Он же вышел тогда из потока,
Скрылся в густом тростнике, лёг на землю, припал к ней, целуя.
Сильно волнуясь, сказал своему он отважному сердцу:
[465] «Горе! Что будет со мной? Что ещё мне назначено роком?!
Если я возле реки проведу ночь тревожную эту, –
Утренний иней, туман, от воды исходящий, холодный,
Вовсе погубят меня, я и так сил последних лишился.
Ну а под утро с реки веет воздух холодный, промозглый.
[470] Если ж на холм поднимусь, и под кровом тенистого леса
Лягу я в чаще кустов, – там и холод ночной не достанет,
И отдохну, и меня исцелит крепкий сон миротворный…
Только боюсь, как бы там мне не стать для зверей лёгкой пищей».
Так думал он, и ему показалось последнее лучшим.
[475] К лесу направился он на открытом холме густо росшем
Недалёко от реки. Выбрал куст двух олив, тех, что крепко
Между собою сплелись – благородная с дикой – ветвями.
Через ветвей густоту не могла проникать сырость ветра,
Не пробивало её и лучами палящего солнца,
[480] Даже и дождь не пронзал их ветвистого свода: так густо
