– Не заблудимся, – мрачно ответил отец. – Ты лучше тут за всем проследи, чтобы всё было в порядке и вечер начался вовремя.
Машину оставили на стоянке, на территорию, как я поняла, заезжать на личном авто не разрешалось, даже таким, как отец. Так что до коттеджа мы топали пешком, но хотя бы налегке. Сумки наши нёс отцовский водитель, молчун Виктор.
Коттедж находился в отдалении, даже музыка едва доносилась. Да и коттеджем этот крохотный двухэтажный теремок можно было назвать с огромной натяжкой. Но хоть комната мне досталась отдельная. Это и правда радость, потому что от Веры и её щебета у меня уже кипели мозги. К тому же и номер оказался вполне уютным и даже с претензией на шик.
– У тебя есть сорок минут, чтобы приготовиться, – грузно поднимаясь по узкой лестнице, бросил отец. – И давай без выкрутасов.
Отец с Верой заняли комнату этажом выше и топали над головой.
Ещё вчера отец раз десять повторил, как подобает вести себя его дочери. Если в двух словах, то выглядеть я должна элегантно, держаться скромно, как монашка перед причастием. Ни в коем случае не позволять себе ничего вызывающего ни в одежде, ни в поведении. И уж конечно, на алкоголь даже не смотреть.
Одним словом, он не должен из-за меня краснеть. Я его молча слушала и перебирала в уме гардероб: чем бы его удивить.
Увы, слишком эпатажных нарядов у меня не имелось. Разве что старенькое платьице от Памелы Роланд, палевое, по фигуре, с кружевным полупрозрачным лифом, голой спиной и откровенным боковым вырезом. Ему, конечно, неизмеримо далеко до шокирующих нарядов Ким Кардашьян, но что уж есть. Да и я всё-таки хочу просто позлить отца, а не вызвать у него апоплексический удар. Что ещё хорошо – тонкая ткань совершенно не мялась.
Я достала из сумки платье, положила поперёк кровати, бережно расправила каждую складочку. В нём я отмечала свой восемнадцатый день рождения. Помню, тогда от жадных мужских взглядов не знала куда спрятаться. Но сейчас будет даже забавно взбодрить почтенную публику. К платью прилагались ещё босоножки на высоченных шпильках и крохотный клатч. Так что, папочка, держись!
Отец позвонил на сотовый ровно в шестнадцать ноль-ноль. Коротко сказал: «Выходим» и сбросил, а через минуту постучал. Не открывая дверь, я крикнула, что пока не готова.
– Вы идите, я подойду чуть позже.
Мама всегда повторяла, что лучше опоздать, но явиться во всеоружии. Тем более куда торопиться-то? Послушать пафосные речи? Очень надо.
Отец что-то недовольно пробурчал, Вера, как всегда, его утихомирила, и они ушли. А я преспокойно уложила волосы, освежила макияж и надела платье.
Тонкая, почти невесомая ткань струилась по телу, подчёркивая изгибы и окружности. Лиф не показывал, но весьма явно намекал, что за ним скрывается. Ну а разрез обнажал ногу почти полностью. Я критически осмотрела себя – красивая! Даже если придираться, всё равно красивая. И до мурашек похожа на маму. Особенно сейчас.
Нет, про маму лучше в эту минуту не думать, а то весь мой боевой запал испарится, я расклеюсь, а там и до слёз недалеко. А я такой себя жутко не люблю. Хотя в последнее время я так старательно отгоняла мысли о маме, забивая голову чем угодно, что, кажется, уже привыкла. Почти научилась, едва вспомнив о ней, тут же переключаться на что-то другое. Научиться бы мне ещё думать о ней, вспоминать и внутренне не корчиться при этом от боли…
