– Увы, – вздохнула я.
Я остановилась рядом с дверью. Сесть он мне не предлагал, и вообще, по-моему, ему ужасно нравилось это положение вещей, где я вдруг стала его подчинённой. Ну что ж, ладно, пусть пока потешит своё самолюбие. На первых порах я ему даже подыграю.
И я напустила на себя покорный вид. Ни к селу ни к городу вдруг вспомнилось, как в восьмом классе меня вызвали к директору из-за стычки с одноклассницей. Конфликт спровоцировала она, приревновав ко мне… ой, уже не помню, кого именно. И ничего лучше не придумала, как измазать моё белое кашемировое пальто какой-то чёрной вонючей гадостью. Но на месте преступления её засёк пятиклассник и доложил мне. Просто его как-то обижали мальчишки, а я вступилась, вот он и проникся.
Я вернулась в класс и без разговоров взяла её сумку. Она в первый миг опешила, но когда я расстегнула замок и заглянула внутрь, стала кричать, мол, неприлично шарить по чужим вещам, хватать меня, пытаясь вырвать сумку из моих рук. Но я уже обнаружила там баночку с чёрным кремом для обуви. И крем этот вонял так же, как мерзкие пятна на моём пальто. В общем, сумку я в отместку вышвырнула из окна, а кабинет у нас находился на четвёртом этаже. Да и сумка была расстёгнута, так что в полёте всё повысыпалось и разлетелось по школьному двору. В том числе телефон, который, понятно, разбился. Её мать подняла бучу, требовала десять тысяч – столько стоил мобильник этой дуры. Но когда она узнала, сколько стоило моё пальто, то сразу прикусила язык и предложила всё забыть и помириться.
Так вот почему-то меня, не мою одноклассницу, а меня вызвал к себе директор. Я так же тогда стояла у порога и делала вид, что раскаиваюсь. Пал Палыч, директор, между прочим, взрослый сорокалетний мужик, отягощённый семьёй, распекал меня, а сам смотрел так, будто съесть хочет. Даже губы облизывал. Потом подошёл и, повторяя, какая я плохая девочка, погладил по спине, между лопаток. Брр.
И вот с чего вдруг я это вспомнила?
Соболев вдруг поднялся, сунул руки в карманы брюк, неспешно приблизился. Остановился в двух шагах, оглядел меня с ног до головы.
Ну, меня такими взглядами не проймёшь. Хотя, если честно, всё же сумел, гад, вызвать во мне лёгкое волнение, но ему этого знать не стоит.
– Вадим Сергеевич, – он вынул правую руку из кармана и протянул мне. – Впрочем, вы можете меня, простого смертного, звать просто – Вадим.
Я слегка поколебалась, но ответила на рукопожатие.
– Анжела.
Ладонь у него оказалась сухая, крепкая, тёплая. И… я вдруг заволновалась ещё больше. Чёрт, какая глупость!
– Анжела? – взметнул он в деланном удивлении чёрные брови. – Без отчества? Без регалий? Так просто? А как же должное почтение?
Ну, ясно, держит на меня зуб за «лакея». Насмехается. И мне, если уж по правде, всё ещё страшно неловко, конечно, но теперь гораздо сильнее меня беспокоит это дурацкое волнение. Сроду такого не бывало. И покрасивее, чем этот Соболев, случалось, подкатывали, но никогда меня это не трогало. С холодной головой и спокойным сердцем я, в итоге, всех отшивала. А теперь дрожу как струна от лёгкого прикосновения смычка. Хотя понятно, почему так. Ведь с теми другими я впросак не попадала, как с ним, вот и не волновалась. А с этим – раз за разом, потому и смущаюсь. Это ещё хорошо, что я от природы не краснею. Но сердце совершенно явственно затрепыхалось, особенно когда я посмотрела ему в глаза, тёмно-карие, почти чёрные. Чтобы скрыть смущение, я вздёрнула подбородок и ляпнула первое, что пришло на ум:
