Я услышала шаги. Хруст веток где-то вдалеке. Ко мне кто-то приближался.
Не могу объяснить, почему поступила так, а не иначе. Почему мой мозг дал именно такую команду. Я стояла на четвереньках, а потом встала на босые ноги, забыв про туфли, которые остались в машине, и побежала.
Не знаю, откуда во мне взялись силы. Бежала не оглядываясь. Понимая, что мне нельзя на дорогу. Там я слишком заметна. Я стремилась в лес, подальше от шума чужих шагов. Листья хрустели под ногами. В голове пульсировало и взрывалось, но я бежала. Падала, спотыкалась, вставала. Мне в жизни не было так страшно. Даже тогда, когда отчим засовывал мне в рот свой шершавый и липкий язык, я не чувствовала страха, только отвращение. А сейчас животный ужас опоясал меня с ног до головы. И я мчалась вперед, слушая свое дыхание. Сердце выскакивало из горла, подавляя тошноту. О боли я почти не думала. Просто бежала, охваченная ужасом и отчаянием.
Когда силы меня оставили, я нашла овраг под каким-то старым деревом, выемку от разорвавшегося снаряда. В наших лесах такого добра было много. До сих пор находили останки погибших в войне. Сгребла листья в кучу и легла, присыпав себя, как смогла, землей вперемешку с листвой. Я пыталась как можно глубже спрятаться, потому что понимала, что больше не смогу сделать ни шага. Как только перестала двигаться, силы оставили меня окончательно, и я просто выключилась. А дальше – темнота. И покой.
Меня спасло то, что на юге ночи не такие холодные. А может, мне просто очень повезло.
Очнулась я, когда уже вовсю светило солнце. Я не чувствовала ног, тела. Голова ужасно кружилась, и я с трудом смогла оторвать ее от земли – было стойкое ощущение, что это что-то, что мне не принадлежит. Еще никогда моя голова не весила так много. Нереально много для меня одной. Язык почему-то казался очень большим для моего рта и хотелось его выпустить на свободу. Меня царапала дикая жажда, но воды нигде не было.
Я выбралась из оврага и, пошатываясь, поковыляла в сторону дороги. Меня периодически рвало. Я падала на четвереньки, отплевывалась и сворачивалась клубком, некоторое время лежа в позе эмбриона. А потом снова вставала. И шла. У меня почти не осталось сил. Но хотелось жить. Очень хотелось жить и, как ни странно, к маме. Как ей там в ее Турции?
Леса у нас не очень густые, рай для грибников, а из дичи разве что кабаны, да и то не везде, за ними еще надо побегать. Я слышала в отдалении шум дороги, и очень надеялась, что это не в моих ушах шумит, а где-то рядом находится трасса. Не знаю, сколько времени прошло. Казалось, что это испытание длится вечность, но, наконец, я вышла к проезжей части. Ног я уже не чувствовала, как и пальцев на ногах. Платье выглядело как тряпка, а я – как чудище лесное с дырками на коленках. Волосы превратились в гнездо с листьями и иголками. Я вся была испачкана в собственной рвоте и пахла невыносимым перегаром. А еще от меня за версту несло страхом. Животным мерзким страхом. Я не знала, что делать, поэтому просто уселась у дороги и стала ждать, когда кто-нибудь меня спасёт.
И мне опять повезло. Навстречу ехал рейсовый автобус, набитый под завязку людьми из близлежащего посёлка. Я поднялась и изо всех сил начала размахивать руками. Водитель резко затормозил и с криками выбежал из кабины. Вот тут силы окончательно меня покинули, и я осела ему прямо под ноги и зарыдала. Вот только слез не было, сплошной хриплый вой вырывался из моей груди.
