Одна, заветная… - страница 19

Когда, задержавшись на службе, Анна однажды вернулась домой на час позже против обыкновения, она была поражена, почему всегда ровный и спокойный Володя стал вдруг кричать на неё, требовать, чтобы она не смела больше задерживаться, говорить, что ему здесь всё надоело. Дождавшись утра, Аня спокойно предложила ему съездить в Донецк, повидаться с внучкой и друзьями. Собрала, как обычно, подарки для внучки, проводила на вокзал.

Наутро, вопреки обыкновению, Владимир не позвонил. Напрасно Аня многократно набирала его телефон – он упорно молчал, а через неделю ответил незнакомый мужской голос. Абонент сообщил, что ни на какие вопросы он ответить не может: он снимает эту квартиру, а хозяин умер.

Анна слегла. Только через полгода она смогла наконец поехать в Донецк, отыскала по телефону внучку Володи. Та сообщила, что он умер внезапно, едва вернувшись из Москвы. Одновременно Анастасия заявила, что является единственной по завещанию наследницей Владимира и пусть Анна ни на что не рассчитывает; даже отказалась сообщить, где похоронен Володя. Так Анне и не довелось отыскать могилу Володи.

Так закончилась эта история длиною в полжизни.

Оба Ивана, дружившие с детства москвичи, работали в то время в конструкторском бюро известного в 30-х годах авиаконструктора Виктора Третьякова. Когда шефа как врага народа арестовали, а на следующий день взяли двух его ближайших помощников, ребята решили бежать из Москвы и спрятаться где-то в глубинке, куда не дотянутся руки НКВД. Они-то понимали, что ни шеф, ни ведущие конструкторы, ни тем более они, скромные чертёжники, не были и не могли быть врагами своей страны.

Но жернова, неумолимо перемалывающие неугодных властям людей, слишком близко подошли к ним. Простые двадцатилетние парни, они и не догадывались, что уйти от этих жерновов удавалось немногим.

Сборы были недолгими: взяв паспорта и небольшую дорожную сумку, отправились на вокзал. Шёл 1933 год, и в поезд ещё можно было войти без документов. Купили билеты на ближайший состав, отправляющийся в Башкирию.

Туймазы – большой районный центр, где находился элеватор, и в это время – ранней осенью – там была горячая пора: колхозники окрестных сёл сдавали урожай. Рук не хватало, и поэтому без особых вопросов ребят приняли разнорабочими на элеватор. Они поселились у одинокой старушки, помогали ей чем могли, жили скромно; начали потихоньку обживаться. Подружились с соседом, Ефимом Васильевичем, начальником элеватора, который вечерами заходил к Иванам, играли в домино.

Прошло три месяца. Однажды Ефим, копаясь в огороде, увидел, как мимо двора проехала незнакомая машина. Она остановилась у соседнего дома, вышли трое неместных милиционеров и вошли в дом, где жили Иваны.

Через полчаса Иванов, закованных в наручники, вывели, и, проходя мимо Ефима, один из ребят тихо произнёс: «Прощай, Ефим Васильевич».

Наутро те же милиционеры приехали за Ефимом. Ничего не объясняя, перерыли весь дом. В подполье рассыпали морковь и картошку, раскатали поленницу дров, вылили молоко из всех крынок. Ничего не нашли. Ефима увезли.

Мария Захаровна – Манюня, как называл её муж – осталась одна с тремя ребятишками, старшей из которых было пять лет. Уходя, Ефим строго приказал: «Держись! Я вернусь!»

Заливаясь слезами, Манюня не могла придумать, куда идти и что делать. Наутро кто-то стукнул в окно. На крыльце стояла молодая цыганка в роскошной юбке, с длинными серьгами в ушах. Ничего не спрашивая и не проходя в дом, она сказала: «Не плачь, твой муж в казённом доме. Он не виноват в том, что ему шьют. Его оговорил завистник, что служит рядом с ним. Доказательства его невиновности – в бумагах, которые ты должна найти и привезти. Сможешь найти документы – мужа выпустят, нет – сгниёт он в тюрьме». А необходимые справки можно было получить только в Карповке – месте рождения Ефима, деревне в 60 километрах от Туймазы.