– Дак ешьте вареники, ешьте.
Да, какие там вареники, когда там волшебная клубника пропадает! А дед сидит, на нас смотрит, ждёт, когда свисток клянчить будем. Я постеснительнее была, а Светка посмелее.
– Деда Митрофан, а ты можешь нам свисток этот на время дать? Мы бы после обеда бы сбегали?
– Ну, Светка, ня знаю, ня знаю, потеряете ещё.
– Да не потеряем, не бойтесь, мы быстренько, насобираем клубники и принесём.
– Да оно, конешна можно было бы дать, да тольки апосля обеду не могу, Кольке с Петькой обещалси, разве тольки сейчас? – и так хитро смотрит на нас.
– Не—е, до обеда нельзя, баба Клава сказала, чтобы к обеду дома были, разочарованно вздохнула Светка.
– Ой, подумашь, разок попожжей пообедаити! Зато кулубники приташшити, баба Клава вареников настряпаить, да говорю жа, она тольки рада будить. Надысь вздыхала, мол, чё за дела, хучь бы детворе вареников с кулубникой настряпать, да где ж её окаянную возьмёшь? А тута вы да с кулубникой!
Не знаю, что нас могло остановить, разве что хворостина бабы Клавы, но её там не было. Светкины родители работали, так что дома никого не было. Она поскакала за бидончиком, а дед Митрофан её в след кричит:
– Да прихвати ишшо каку—никаку чашку. Там ишшо бздники (паслён так называли) по посадке полно, дак с им тожа вареники хоро́ши (это правда—хороши́). Заодно и бздники наберёти!
Светка быстро прибежала, дед выдал нам обычный свисток розового цвета, еще раз наказал, чтобы не потеряли, и мы побежали к ближайшей лесополосе, которых вокруг деревни было полно понасажено.
Уж как мы свистели вдоль полосы! То я, то Светка, ну никак клубника не появляется, хоть плачь! А время уборки, машины, туда – сюда мимо посадки ездят, представляете, какое зрелище? Две девчонки вдоль посадки мечутся, одна в свисток на смородину свистит, а другая с бидончиком то и дело наклоняется, на кустах что-то высматривает!
Паслёна и правда, – полно. Отчаялись мы совсем клубнику найти, даже поссорились. Светка сделала вывод, что наврал дед Митрофан, а я за него была. Мол, а где он тогда клубнику на вареники взял? Да и про паслён ведь правду сказал. Ну не с пустыми же руками домой возвращаться. Почти полный бидончик в четыре руки паслёна насобирали.
В это время баба Клава нас кинулась. Вышла на дорогу, выглядывает, не идем ли от бабы Оли.
– Чвао, Клавдя, потеряла ково, чи не? – задевает дед Митрофан бабушку.
– Да девчаты маи до Оли побёгли, наказывала им к обеду вернутся, а их чёт всё нет.
– Дак они от Оли-то пришли. Взяли бидончик и поскакали в посадку за Чипинячку, говорять, вареников хоцца, сбегаем кулубники наберём, – как бы, между прочим, говорит Митрофан и смотрит на бабушку, – странные у тябе девки каки-то.
– Да ты чаво, кака кулубника? Можа за самародинай?
– Не, говорили, что за кулубникай. А еже ли ж, говорять, не будить, то хочь бздники насабирають.
– Да итить твою ж за ногу! Гляди, Митрофан, коли тваих рук дела, берегися у мине! – Заподозрила неладное бабушка. – Усё Василию расскажу, он тибе устроить!
– Да я им и слова-то не успел сказать, выскочили из Людкиной калитки и поскакали, как угорелыя! Ты мине лучша вот чаво, Клавдя, скажи, тибе ёжики не нужны?
– Каки ищё ёжики, ты чаво, накой мине ёжики? Ты чаво мне тута зубы заговаривашь?
– Да на кой мине тваи зубы! Вон их в палисаднике цельный выводок энтих ёжиков, усех гадюк заразы попередушили, чаво и делать ня знаю. Тибе-то гадюки ни к чаму, а мине без их пряма бяда кака-то!
