– Первый предновогодний тост я хочу произнести за отца. Отец! В наступающем году тебе будет девяносто, мы юбилей обязательно отметим. Ты достойно прошёл через испытания, выпавшие твоему поколению, и сегодня становишься свидетелем нового поворота нашей истории…
– Многострадальной, – негромко вставил Вальдемар.
Александр Сергеевич одобрительно кивнул, но продолжил в прежнем тренде:
– И знаешь, отец, на этом повороте мы очень нуждаемся в твоих советах.
– Какие советы, Саша! О чём ты говоришь? – укоризненно перебил Никанорыч. – Смотрю телевизор и не понимаю, что происходит. Я человек ушедшей эпохи, индекс дряхлости зашкаливает, двери в вечность уже приоткрыты. Бери шинель, иди домой.
Показал глазами на потолок.
– Нет, дедуля, верно папа говорит, очень нуждаемся. А вот расскажи, как тебе удалось тридцать седьмой год пережить. Я-то знаю, да пусть другим наука будет.
«Анюта просто так не скажет, – подумал Никанорыч. – Неспроста меня в воспоминания втягивает. Значит, ей надо».
– Анюта, нам такая наука не нужна, – весело парировал Вальдемар. – А в историческом плане, конечно, интересно.
– Расскажите, расскажите, Сергей Никанорыч, – Ксения поддержала дочь.
Но Саша вернул празднество в прежнее русло:
– Погодите, друзья! Давайте выпьем за старейшину нашего стола, а уж потом попросим поделиться жизненным опытом. Отец, родной! За твоё здоровье! Ещё долго будь с нами!
Никанорыч пригубил красного, помолчал, ожидая, когда его снова начнут упрашивать. И верно, все загалдели. «Только Анютины друзья помалкивают, – заметил он, – наверное, стесняются, впервые в нашем доме». Скрестил руки на груди, сунув ладони в подмышки, откинулся на стуле. Начал с шутки:
– Ну что, други-приятели, голодающие вы мои, окунёмся в далёкое прошлое?.. Пуркуа бы и нет? Когда я вернулся из Испании…
– Дедуля участвовал в Гражданской войне в Испании. С орденом Красной Звезды вернулся, – пояснила Анюта.
– Так вот, вернулся я на прежнее место в контрольных органах. Но смотрю, фигуры первого класса под боем. Жизнь, она как шахматы. Начальника арестовали, его зама тоже. А я в конторе не последний человек, отделом заведовал. Большим отделом. – Сделал паузу. – Короче говоря, осмотрелся и думаю: земля круглая, жизнь долгая, если не укоротят. Сообразил, что пора заканчивать со служебным поприщем, с коридорной суетой. Зачем по битому стеклу ходить? Как бы не порезаться. И через неделю уволился по собственному желанию. Вот и весь сказ.
– Ничего себе весь! – комментировал Александр Сергеевич. – Скажи уж, кем подрядился.
– А-а… – негромко рассмеялся Никанорыч. – Я, конечно, мог подыскать приличное место, с моим-то опытом. Но чего менять шило на мыло? Было ясно: пора отползать, Бог с ней, с карьерой, надо исчезнуть, за печкой спрятаться, залечь на дно, перебедовать транзитные годы. Как раньше говорили, наш удел – быть не у дел, а в посылках. Вот и переквалифицировался в натурального завхоза в Союзе художников. Потому меня судьба по-крупному и не трепала. Вовремя голову включил.
Александр Сергеевич внёс ясность:
– В партии отец не состоял, его разыскивать не стали. У них других изысканий было невпроворот.
– Умно! – похвально покачав головой, воскликнул Николай.
– Между прочим, я не один был такой умный. После смерти Сталина меня позвали назад, в контроль, на отдел, опытные люди понадобились. И был у меня сотрудник, в прошлом лейтенант НКВД, помощник первого секретаря ЦК партии Украины Постышева. Когда Постышева из Киева взяли в Москву, он смекнул, что к чему, пользуясь служебным положением, выправил себе новые документы и исчез. Переквалифицировался в управдомы – буквально! Ну и потерялся. Постышева расстреляли, а он уцелел.
