– Ты грустишь? – вынимая наушник, спрашивает Лена.
– Да нет, просто как-то так, – отвечаю я.
– Это всё полёт, не бери в голову. Перепад от суеты к парению. Временное чувство.
– Не знаю, – я беру её за руку, – порой бывает немного не по себе от мыслей, чувств и ощущений. Казалось бы, всё просто, хорошо, но всплывают какие-то камни, неизвестно откуда взявшиеся…
– И ты не знаешь, как с ними поступить…
– Да.
– Эту странность я тоже заметила и решила её счесть, как одно из жизненных обстоятельств.
– Помогло?
– Не знаю пока, надеюсь, поможет. Но когда настигают такие моменты, ты прав, не по себе.
– Может, мы стареем?
– В двадцать-то три года?! Вряд ли, скорее горим и умиляемся.
– Горению?
– Ситуации. Вот летим, думаем, мечтаем. Много ли ещё раз сможем просто помечтать?
– Не знаю, ещё раз…
– Ещё много-много раз, – имитируя Высоцкого, поёт Серж из кресла впереди, – что вы там за уныние развели? Хорош! Вот-вот приземлимся для отдыха и веселья. Тамар, ты хоть им скажи.
– А? Что? – выключая музыку. – Вы что опять?
– Да, я ничего, а братишка приуныл.
– Дай, я его поцелую, – Тамара тянется ко мне.
– Или давай я, – смеясь, выдаёт Серж.
– Ну, ладно, ладно, окружили. Я в порядке, просто накатило вдруг. Девушка, можно нам ещё сока, – обращаясь к той самой сексуальной стюардессе, говорю я.
– Скоро подлетаем, держитесь. Сейчас принесу, – она улыбается, неповторимо поворачивается и уплывает.
– Хватит пялиться, – замечает Тамара.
– Отклонено, ваша честь! – раздаётся от Сержа.
– Очень даже ничего, – глядя на уходящую стюардессу говорит Лена, – но ладно, хватит, будьте джентльменами.
– Я воль, команданте, – бросает Серж.
– Я тоже воль, – добавляю я.
Полёт продолжается, мы продолжаемся, вот-вот объявят «пристегните ремни». Хорошее ощущение. Ощущение причастности к событию, к «движухе». Очень мило и весело. Раздумья улетучиваются. В иллюминаторах виднеется бесконечное чудо.
– Море! – радуется Лена.
– Море! – радуюсь я.
– Море! – радуется Тамара.
– Ага, море, – подхватывает Серж.
– ВООТ И МЫЫ, – вторя всем нам, отзываются пропеллеры самолёта. – ПРИИВЕЕТ, МООРРЕЕЕ!!
Какая невообразимая красота, целая вечность, манящее великолепие Вселенной. Такое состояние неколебимости, спокойствия и буйства одновременно. Уходящее вдаль сомнение: уже небо или ещё вода? Когда смотришь, не покидает мысль: как такое вообще возможно? Это невероятное ощущение чего-то великого, воплощённое в чём-то прекрасном. Как людям может быть не совестно не обращать на это внимание, как им может быть не стыдно засерать волшебство своими отходами? Парадоксально глупо. Прости. Прости, любовь моя, что я принадлежу этой своре и закрываю глаза, не имея сил воспротивиться. Позволь насладиться тобой, молю.
– Смотри, как они к окну прильнули, – обращается к Тамаре Серж.
– Их большая любовь, они всегда так, как море увидят. Смотрят и смотрят, потом привыкают, адаптируются и могут продолжать общаться.
– И долго их прёт? – подшучивает Серж.
– По-разному бывает.
– Это у них ко всем водоёмам?
– Нее, только к солёным, – едва сдерживает смех Тамара. – Я, вот, представила, что ко всем. Набирают так ванну и начинают залипать.
– Ага, до тех пор, пока она не остынет и не превратится из тёплой южной в холодную северную.
– Ну, тогда можно продолжить и переосмыслить остывание в новом качестве. Философском, со структурами бытия, – они начинают хихикать.
– Мы всё слышим, между прочим, – вмешивается Лена.
