Сегодня на Джо бледно-желтая футболка «Кингмейкер» и черные джинсы. Я киваю в сторону футболки.
– Люблю «Кингмейкер».
– Какая у тебя любимая песня?
– «Ты и я всегда будем смотреть на вещи по-разному».
Он улыбается:
– У меня тоже. Я всегда представляю, что она играет на вступительных титрах к фильму.
– Да! Было бы круто. То место, где бас вступает прямо перед вокалом…
– Именно.
Я смеюсь:
– Если я когда-нибудь увижу фильм с этой песней в саундтреке, сразу вспомню о тебе.
– Может, стоит включить вопрос про «Кинг-мейкер» в викторину на следующей неделе, – шутит он.
– О боже, не надо. – Я закрываю голову руками. – Прошлый вечер был настоящим кошмаром. – Я смотрю на него сквозь пальцы, но он не улыбается.
– Прости. Родители меня ненавидят.
Он с горечью качает головой и опускает глаза.
– У тебя есть братья или сестры? – осторожно спрашиваю я.
Он смотрит на меня, потом отводит взгляд, но так ничего и не отвечает.
– Ты слышал…
– Да, – перебивает он. Вздыхает. – У меня есть брат, старший брат.
– Где он?
– В тюрьме.
– Ой.
– Да. Наверное, я должен был сказать об этом прежде, чем поезд ушел обратно в Суонедж.
– Почему? – не понимаю я.
– На случай, если бы ты захотела на нем уехать.
– Не глупи. Почему он в тюрьме?
– Потому что кретин.
– Я имею в виду за что?
– Я понимаю, что ты имеешь в виду. Прости. Он постоянно попадал под арест, сколько я себя помню, – угоны, наркотики, все подряд. На этот раз его посадили за вооруженное ограбление.
– Боже.
– У меня прекрасная семья! – с сарказмом сказал он. – А знаешь, что самое замечательное? Мама и папа по-прежнему души в Райане не чают!
Я догадываюсь, что Райан – его брат.
– У тебя есть братья или сестры? – спрашивает он.
– Нет.
– Повезло.
– Когда я росла, считала иначе. Мне было одиноко.
– Лучше быть одиноким, чем избитым до полусмерти.
– Он тебя бьет? – восклицаю я, и по выражению его лица сразу понимаю, что он не собирался делиться этой информацией.
– А вот и наша еда, – вдруг говорит Джо. Он больше не хочет развивать эту тему – разве можно его в этом винить?
– Отличный получился денек, – говорю я позже, останавливая машину перед пабом.
Он улыбается мне в ответ:
– Ты тоже так думаешь?
– Работаешь сегодня вечером?
– Боюсь, что так. Что делаешь завтра?
Какое облегчение, что он первым задал этот вопрос.
– Ничего. А ты?
– Могу зайти за тобой, если ты хочешь с нами погулять?
«Они» – это он и Дайсон.
– С удовольствием.
– Хорошо. Я зайду где-то в половине одиннадцатого.
– Отлично.
Неловкая пауза. Мы оба подскакиваем, когда Дайсон начинает бешено лаять на собаку, проходящую мимо с хозяином.
– Пойду выпущу его из машины. Я уже опаздываю на работу.
– Родители убьют тебя?
Он поворачивает голову набок.
– Будем надеяться, что нет. – Он вылезает из машины. – Увидимся завтра.
Я глубоко вздыхаю, и часть внутреннего напряжения, накопившегося за весь день, уходит. Хорошего напряжения, а не плохого, но все же – напряжения. А потом я смотрю на часы, и меня охватывает тоска. Еще только начало седьмого. Один, два, три… Я молча считаю про себя часы до половины одиннадцатого утра. Шестнадцать с половиной часов до новой встречи с ним. Как убить время?
Если бы меня сейчас видела Лиззи, она бы решила, что я рехнулась. Лиззи! Нужно ей позвонить. Черт – я обещала позвонить в пять. Я решаю позвонить, как только доберусь до дома.
