– А врача там нет? – зарычала Настасья.
– Есть, – призналась я. – Обкурен до предела. Осмотрел труп и заснул. Живую я ему не доверю. Другого доктора здесь не нашли и…
– Хватит, теряешь время, – заорала Настасья. – Дай трубку мужику, который знает слово кордиамин.
Минуту-другую хирург с охранником энергично общались. Я слышала что-то о крепком сладком чае после укола. Затем Настасья велела мне не мешать реанимационным мероприятиям. Но я сама вскрыла разовый шприц, набрала лекарство из качественно маркированной ампулы, предварительно проверив срок годности, и угрожающе бурчала в спину самозванца в медицине:
– Если с ней что-нибудь случится, я тебя прирежу. Достаточно, мужа насмерть ширнули, с женой этот номер не пройдет.
– Кто ширнул? – возмущался он. – Что ты мелешь? Хозяин сам услал всех отсюда.
При этом я упиралась ему под лопатку пилочкой для вскрытия ампул. И только ненормальный мог принять сию полоску алюминия за нечто, способное не то что проткнуть плоть, но и пиджак порвать. Неожиданно мужик меня зауважал. Развернулся, чуть не выткнув мне глаз использованной иглой, и похвалил за бдительность. Дескать, отродясь не верил в женскую дружбу, но теперь на грани. Я мрачно порекомендовала ему никаких граней никогда не переходить, отобрала шприц обернутой полотенцем рукой и спрятала в целлофановый пакет. Кажется, он всхлипнул. Не исключено, что от смеха.
Однако причины для подобной нервозности у меня были. Стражи порядка, повторюсь, попались вялые и равнодушные. Штатного медика в участке не было, поэтому вызывали по списку дежурного из больницы. И надо же было именно сегодня такому дежуранту косяк забить. При нем из брючного кармана Садовникова извлекли справку, в которой тот двумя подписями подтверждал, что предупрежден о последствиях приема алкоголя после какого-то пролонгированного химического воздействия, то бишь медикаментозного кодирования. А местный лекарь, воздействовавший на себя немного иначе, сразу смекнул: Леня вколол себе внутривенно лекарство, которое в больших дозах провоцирует сердечные приступы, потом для верности принял стакан хорошей водки и скончался в муках. Смелым выводам способствовали валяющиеся на столе резиновый жгут, шприц, стекляшка от того самого импортного препарата, стоящие рядом ополовиненная бутылка водки и пустой стакан, плюс место свежего вкола на локтевом сгибе трупа. Формулировки заимствованы у доктора, так что претензии не принимаются.
Прежде чем он впал в спячку, я успела поинтересоваться:
– И от чего же Садовников скончался? От передозировки сердечного или от сочетания водки и этого, ну, которое это…
– Блокирует ацетальдегиддегидрогеназу, – легко подсказал врач.
– Кошмар какой! – вырвалось у меня.
Веселый специалист снисходительно и игриво взъерошил мне челку. Его распирала радость.
– Деточка, что сегодня врач не скажет, завтра вскрытие покажет, – изрек он и, напевая, отправился бродить по дому.
Меня затрясло. Я накрутила Ленку, та послала машину за Настасьей. Наша порывистая, неизменно встрепанная кровь с молоком ворвалась в кабинет, расшвыряв двух подпирающих косяки мужиков в форме, чего не заметила. Они восприняли такое явление такой дамы, как должное. На шум вторжения пришагал главный медик, поздоровался, познакомился и не обиделся. Более того, расхохотался:
– Коллега! Удачи! У вас зверски недоверчивая подруга!
Зверюга, то есть я, потребовала медицинской экспертизы на высшем уровне. И эта столичная штучка, виртуоз скальпеля с кандидатской слово в слово повторила заключение спеца анашиста из центральной районной больницы. Не хихикала, разумеется. Но задумчиво добавила третью строчку в их хулиганскую студенческую песенку:
