– Витьки у вас не было, тёть Маш? В школе его спрашивают.
– Был. Куда ж он денется. Ускакали они с Петькой в степь на тракторе. Вождением занимаются, – отвечала тетя Маша, сгорбленная десятилетиями работы в колхозе женщина, мать Петьки.
Лучистые глаза её в мелких сетях морщин чуть-чуть посмеивались.
– Водку, наверное, пьют снова, – добавляла какая-нибудь соседка тёти Маши, только пришедшая из центра села, которое находилось почти в километре от посёлка, построенном для переселенцев, но заселённом самым разным людом..
– А может и пьют. Взял Петька сало, яйца, зелень с огорода насобирал, – спокойно говорила тётя Маша, щурясь на тёплый багровый закат, разгоравшийся над ближней сопкой так, что насквозь бронзовели высокие травы, а над конями, пасущимися на горизонте вспыхивал золотистый ореол.
В деревню в умиротворённом спокойствии вышагивали, покачиваясь, коровы. Целое стадо. Над ними облачками мельтешили комары и мошкара, тоже в бронзовой пыли от лучей заходящего солнца.
Тётя Маша разговаривала с молодыми соседками у штакетной калитки, над которой нависали густые ветви старого тополя, морщинистый ствол дерева прятался с густых охапках листьев, повисших на ветках. За соседками виднелось уютное крыльцо со скамеечкой, коричневая дверь в сени. Оттуда появлялась баба Феня, высокая и жизнерадостная старуха, сестра тёти Маши. Она была лет на пятнадцать старше тёти Маши, но казалось, что моложе её на столько же лет.
Витька – это я. Петька – мой брат.
Я всегда знал сестёр, тётю и мать Петьки, такими – высокая и стройная в семьдесят лет, сгорбленная и суетящаяся в пятьдесят пять. Оба всю жизнь работали в колхозах и совхозах, пока не осели здесь вместе с Петькой. Он был единственным мужчиной, надеждой и опорой двух старух, которые сами того не зная, незаметно, год за годом, превращали свою кровиночку в добродушного иждивенца. Умная воронежская кровь Петьки, смешанная с кровью сибиряков, не хотела становиться нахлебником, сопротивлялась и бунтовала, но любовь была упорной и настойчивой. Всё лучшее Петьке, последний вкусный кусок Петьке, рубль остался на хлеб – Петьке. Сопротивление Петьки слабело год за годом. Вот и водочку он стал попивать и меня к этому приучал…
