Мама повесила фартук, сняла повязку с волос и с натянутой улыбкой посмотрела на меня.
– Не пройтись ли нам на пляж, дорогая? – спросила она. – Глоток свежего воздуха Корнуолла мне бы не помешал. Мы бы с тобой погуляли перед отъездом.
Я надела туфли и плащ, остановилась на крыльце среди накопившихся там вещей: теннисных мячей, крикетной биты, выглядевшей очень старой, картонной коробки с моими тетрадями из начальных классов. Я отчаянно надеялась, что мы не столкнемся с Пейдж. Мне будет замечательно одной, но я понимала: родители никогда не оставят меня одну, если узнают правду. Я хотела, чтобы они поехали к Джейкобу. Я планировала проверить, смогу ли существовать самостоятельно. Я хотела, чтобы мне позволили жить внутри единственного воспоминания.
Дверь за моей спиной была слегка прикрыта, поэтому я слышала, как родители говорят между собой приглушенными голосами. Они делали так всегда, если не хотели, чтобы я их слышала. Я решила было побольше приоткрыть дверь к ним и подслушать по-настоящему. Но как только я сделала шаг к двери, мама сказала:
– Нет, она определенно ничего не понимает. Пусть все так и остается.
Я застыла.
Я определенно ничего не понимала. Но все должно измениться, потому что я собираюсь все помнить. Родители явно от меня что-то скрывали. Я записала: «У М. и П. есть от меня секрет», и сунула листок в карман. Когда они уедут, я обязательно осмотрю дом и попытаюсь раскрыть тайну.
Я отошла от двери, сошла с крыльца и сделала несколько шагов по садовой дорожке, глядя на то место, где когда-то стояли качели.
Мама вышла на крыльцо. Она глубоко дышала. Я сделала вид, что не замечаю ее. Она подождала с полминуты или около того, потом жизнерадостно окликнула меня:
– Флора! Вот ты где. Давай пройдемся и посмотрим на море.
Она определенно ничего не понимает. Это была история моей жизни до Дрейка.
– Да, – ответила я, огляделась и замялась. Если бы я сейчас спросила, чего не понимаю, мама бы мне не сказала. Поэтому пока не стоит поднимать эту тему. С этим я разберусь позже.
– Что случилось с Джейкобом? – спросила я.
– Мы не знаем.
Судя по всему, я спрашивала ее об этом миллион раз, потому что в мамином голосе прозвучало раздражение.
Мама ниже меня ростом и полнее. У нее густые кудрявые волосы, ничуть не похожие на мои – белесые и тонкие, без всякого объема. Я видела, как мама огорчена из-за Джейкоба, и мне захотелось позаботиться о ней. Но я не могла этого сделать: мама заботилась обо мне, так мы и существовали.
Море распласталось до горизонта в конце нашей улицы, но мы не пошли к нему, а направились в сад. Цветущий, великолепный, он рос напротив нашего дома. Райские тишина и покой окутали меня, словно одеялом.
– Почему вы перестали видеться с ним? – спросила я.
Мама дернулась и посмотрела на меня.
– С кем перестали видеться? – уточнила она, хотя прекрасно поняла, о ком я говорю.
– С моим братом… – Я не сразу вспомнила его имя. – Джейкобом.
– Ох, Флора, все было так сложно. И давно. Он был молод, упрям, думал, что лучше знает. И это было…
Она отвернулась.
– Связано со мной? – спросила я, уверенная, что именно так все и было. Что-то такое в мамином выражении лица говорило об этом.
– Нет, не совсем.
Мама быстро пошла к воротам сада, на которых табличка сообщала, что поджог – это преступление. Я поспешила следом. Я понимала: не нужно больше ничего спрашивать. Если она мне и говорила, то я уже забыла. Вероятно, мама говорила об этом уже миллион раз. Я наверняка ее раздражала.
