И я, несовершеннолетний сноб,
Укрылся в гавань выводов готовых.
И сразу все неровности земли
Исчезли под асфальтовым покрытьем,
Простые очертанья обрели —
И не казались больше уж событьем
Ни лёд в стакане в адский летний зной,
Ни поцелуй девчонки озорной…
Туман незнанья.
Молодости спесь.
И я – из тех, нехитрых и бедовых.
И в голове – причудливая смесь
Добрейших мыслей и речей суровых.
X
Добрейших мыслей и речей суровых,
Красивых слов заученных капкан
Легко ловил в очередной роман
Всё новых героинь светлоголовых,
С которыми куда-то мы неслись,
Летели так, что в кучу всё мешалось.
И так же скоро проносилась жизнь,
Поскольку бесконечною казалась.
И всё как будто приходило в срок:
Диплом, невеста, дочка и сынок.
Толпа родни, друзей столпотворенье, —
Катил себе по камушкам ручей
Под лёгкое воздушное паренье
Получужих, полусвоих речей.
XI
Получужих, полусвоих речей
И мыслей, и поступков, и мечтаний —
Взамен мучений, поисков, скитаний
На той тропе непройденной своей,
Что ты оборвала в тот давний вечер,
Чутьём, уже не девичьим, поняв,
Что груз мужской, упавший мне на плечи,
Покамест не подходит для меня.
И, значит, чтобы к этому прийти,
Тебе со мною через всё пройти
Потребовалось?
Тая и сгорая,
Изведать, что положено невесте,
Но памятных вещиц не получая,
Что жили в залах, на почётном месте.
XII
Что было в залах, на почётном месте?
Искусные фальшивые цветы,
Внесённые туда «для красоты».
И фото, преисполненное лести,
Где лица молодые – те, не те? —
С теченьем лет всё легче обознаться, —
Он в галстуке цветном, она в фате, —
Не уставали жизни улыбаться.
Кругом плодились вещи – высший сорт,
И прирастали сытость и комфорт,
Но выцветало праздничное фото.
И становилась с каждым днём милей
Не дружеская верность и забота,
А та любовь, что солнца горячей.
XIII
А та любовь, что солнца горячей,
Покоя и пощады не давала.
С постели среди ночи поднимала
И предавала в руки палачей.
Они кричали хрипло: «Как ты мог
За глас судьбы принять тот слабый, тонкий,
Надрывный, истеричный голосок
Несчастной перепуганной девчонки!»
Ведь было же так просто – Боже мой! —
Не к ней – к себе втащить её домой
И на немой вопрос
«Моя жена!» —
Сказать.
И быть потом всё время вместе.
И не позволить больше, чтоб она
Ютилась в тёмном каменном подъезде.
XIV
Ютилась в тёмном каменном подъезде.
И, не осмелясь выглянуть на свет,
Она, которой лучше в мире нет,
Уже, глядишь, – пропавшая без вести.
Взбежать наверх (бывалый марафон).
У двери позвонить подобострастно?
На стенке нацарапать телефон?
Усесться на окошко?..
– Всё напрасно:
Тебя, конечно, здесь уж нет теперь.
Да и меня здесь нету – верь, не верь.
Твои слова я роздал сгоряча,
A ты мои кому-то подарила…
Стук двери.
Стрекотание ключа.
Дрожащие железные перила.
Дрожащие железные перила.
Чужая и пустая тишина.
Сплюсованные наши имена
Стена давно в себе похоронила.
Пристанище признаний и волнений
Ещё хранит лишь нам знакомый след.
К тебе ведут одиннадцать ступеней
И много долгих невозвратных лет.
И лет, и дел. Стремительных и новых.
Добрейших мыслей и речей суровых.
Получужих, полусвоих речей,
Что жили в залах, на почётном месте..
А та любовь, что солнца горячей,
Ютилась в тёмном каменном подъезде.
