1
Вот интересно: как ехал Пушкин в Оренбург? К стыду своему, до сих пор не знаю. Через Уфу или через Самару? Рациональнее, конечно, через Самару. Зато через Уфу живописнее.
Но как бы он ни ехал, всё равно должен был перед городом миновать вот этот поворот или, как у нас некоторые говорят, «свёрток». Место, где от шоссе ответвляется узенькая дорога и, изгибаясь пару раз, уходит за жёлто-бурые холмы. Конечно, асфальта здесь тогда не было. Его, по правде сказать, и сейчас нет. Но видно, что люди дорогой пользуются: то клок соломы валяется, то какая-нибудь железка от трактора, то – с полметра глубиной – колея от мощной техники, которую черти понесли в распутицу съехать на рыхлую обочину.
По этой-то дороге и проехали сто лет назад герои рассказа.
– Только они проехали ещё дальше, просёлком, во-он за те горы!
Кузьма Евграфович, краевед, сидит на переднем сиденье вполоборота, поглядывая то на меня, то на водителя Костю, то куда-то вдаль.
– «Железку» на восток строили позже, уже в Мировую войну, пленные. А они тут пересели на подводы и двинули малой скоростью. Хотели дальше, в Зауралье или даже в Сибирь, но у Силы жена собралась тут рожать, да в родах и померла.
– Силы?
– Сила Коржавин или, как его звали, Корж. Он у них был вроде как за старшего.
– Коржик, – вставил весело Костя.
– Не знаю уж, – повысил голос Кузьма Евграфович, – было ли у них такое слово, «коржик», а только Силу и всех его потомков Коржами звали. И посейчас зовут.
И, выдержав приличествующую паузу, продолжил:
– Схоронил он жену и сказал своим землякам: «Всё, братья. Дальше не иду. Вы как хотите, а я здесь буду хутор ладить». Ну, братья потоптались-потоптались, а желающего дальше их вести-то и не нашлось. И говорят: что ж, Сила, раз такое дело, то давай тут и осядем. Землю нам и тут, наверное, нарежут. Речушка, вон, бежит какая-никакая. Прокормимся!
– Ну, ты, Евграфыч, так рассказываешь, как будто сам им коней запрягал! – снова высунулся Костя.
– Ты, вон, на дорогу лучше смотри, – урезонивает молодого Кузьма Евграфович. Но тем не менее считает необходимым пояснить.
– Все самые первые шаги с девятьсот шестого и по шестнадцатый год аккуратно описаны моим тёзкой Кузьмой Шестопаловым, который, будучи грамотным, служил ротным писарем, попал на Японскую войну, по контузии демобилизован и, вернувшись на родину, в Смоленскую губернию, напросился в очередную партию переселенцев.
– А почему по шестнадцатый? – поинтересовался я.
– А в шестнадцатом Кузьма, как сказано в полицейском протоколе, «погиб от нутряной болезни». И летопись кончилась. Остались лишь метрики, справки да кое-какие церковные записи.
