Одобрено сэнсэем. Канонные экстраполяции - страница 12

Сообщение о званом обеде, на котором предстоит быть с императором и его матерью, застало Райнхарда врасплох – но спокойствия, так и разлитого по всему его существу, не нарушило. И даже нарочито семейный характер этого мероприятия, прежде вызвавший бы сильное внутреннее напряжение, нисколько отчего-то не смутил Райнхарда. Он поймал себя на том, что чувствует себя свободно и даже комфортно, и даже аппетит, напрочь исчезнувший бы раньше, вдруг откуда-то появился совершенно естественным образом. Шаловливые взгляды ребёнка-венценосца совсем не раздражали, и поддерживать светскую беседу трудов не составляло вообще – молодой герцог даже не думал предварительно ни разу, что именно он будет отвечать на новую реплику за столом. Ничего общего с прошлым нынче – ни холодной тоски, как у замёршего пса, которого ненадолго запустили в тёплое помещение, чтоб угостить объедками, а затем снова выгнать на мороз, ни злобного азарта игрока ва-банк, который, скорее всего, живёт свои последние часы жизни – не наблюдалось сейчас и близко. Казалось, окружающие все настроены на редкость положительно к своему гостю – и в какой-то момент Райнхард обнаружил, что это ему уже давно не кажется. Он ловил на себе вполне доброжелательные взгляды и внимание, и отвечал тем же, в нужной мере. А думать над произошедшей метаморфозой просто не хотелось. Куда исчезло то, что раньше, оказывается, так мешало жить, и что это такое было, узнавать не было ни сил, ни желания.

Когда император буквально утащил за рукав своего гостя в свою детскую, Райнхард уже не заметил, что непроизвольно улыбается. Хотя в свои двадцать он ощущал себя жутко взрослым перед семилеткой, резвиться и дурачиться после традиционной демонстрации ребёнком своих игрушечных сокровищ им это нисколько не помешало. Но в какой-то момент передышки юный Гольденбаум вдруг стал столь серьёзным, что проступили очень заметно основные фамильные черты:

– Садись поудобней, чтоб тебе было меня чётко видно, – произнёс мальчишка тихим голосом, метнулся к проигрывателю и запустил что-то дежурное о каких-то покорителях дальних космических пространств, затем вернулся и устроился напротив с самым решительным видом. – Скажи, когда ты стал взрослым, ну, когда твоя сестра уехала от тебя во дворец, тебе ведь было восемь, да?

Райнхард вежливо кивнул, воззрившись на него со снисходительным интересом.

– Так вот, мне скоро будет столько, понимаешь? – мальчик говорил это с такой серьезностью, что собеседник почувствовал, что говорится нечто столь важное, что ещё не говорилось никогда – уж родителям точно сказано не будет. – И я хочу быть собой, а не тем, что мне навязывают. Ты должен меня понять, ты не такой, как все, Лоэнграмм.

– Поясни эту мысль, – ровным тоном отозвался молодой мужчина. – Что именно тебя не устраивает?

– А всё, – широким жестом мальчик обвёл рукой помещение. – Мне не нравится образ жизни, который я вынужден вести, не нравится делать то, что я обязан делать, не нравится поведение тех, с кем я общаюсь. Это всё вообще не моё, я не для этого сделан. Ты можешь понять меня – и можешь мне помочь. Сделай это, пожалуйста, и тогда я тебе хорошо пригожусь, – в глаза посмотрели с искренней мольбой, и сердце где-то заметно ухнуло.

– И как ты представляешь себе мои действия в этой связи? – хлопнув ресницами, спросил офицер.

– О, этот вопрос нам с тобой пока неведом, – с глубокой грустью вздохнул ребёнок. – Но ты уже большой, и ты будешь регентом. Это очень хорошо, потому что ты воевал, пожил много где, и знаешь, что когда делать. А я ничего этого не знаю и ничего не видел в мире вообще. Я хочу пожить сам – без этого фальшивого распрекрасия, когда я ничего не знаю о настоящей природе происходящего. А ты однажды сможешь мне помочь в этом, понимаешь? – в искреннем порыве он схватил за руку собеседника, снова вскочив на ноги. – Ну, не важно как, ты обязательно что-нибудь придумаешь, чтоб я смог осуществить задумку, а тебе за это ничего не было. Просто запомни это, ладно?