— Прошу прощения, но в нашем меню такого блюда нет. Выберете что-нибудь другое.
— А я хочу тебя, Одуван, — говорит низким голосом, который вызывает по коже бегать крупные мурашки. — На этот ужин.
— Я же сказала тебе, что я не продаюсь, Аким! — теряю лицо, склоняюсь над парнем, рукой упираюсь в стол и рычу каждое слово ему в лицо.
— Да? — рукой резко и с силой сжимает волосы на моём затылке. Совсем не больно, но так, что я пошевелиться не могу. — А с этим уродом ворковать могла, да? И деньги его принимать! А?
— Тебя это не касается, Аким, — шиплю ему в губы, чувствуя, что между нами стремительно сокращается расстояние.
Ещё пара секунд и жадные губы прижмутся к моим. Искусанным и опухшим. С ранками. Но этого не происходит. Потому что Аким отстраняется от меня, выпускает волосы из хватки. Откидывается на спинку дивана и скрещивает руки на груди.
— Ну что? Он тебя уже натянул? Поимел, да? — цедит сквозь зубы.
— А я должна перед тобой оправдываться, Аким? Или твоё самолюбие задевает то, что я досталась, но не тебе? — я выгибаю бровь и натянуто улыбаюсь.
Хотя у самой слезятся глаза, и до ужаса сильно хочется расплакаться. Я с трудом сдерживаюсь от того, чтобы начать кусать губы. Потому что они и без того сильно болят.
— А бабки он тебе отвалил за то, что в туалете поимел? Сколько ты взяла с него? А? Сколько? Назови мне сумму, Одуван!
Снова вскакивает, резко кладёт руку мне на заднюю поверхность шеи и сжимает пальцами.
— Ну. Давай же! Скажи!
— Я не ударю тебя сейчас по твоей мерзкой роже лишь по одной причине — я не хочу потерять свою работу из-за того, что ударила клиента. И по той причине, что ты вновь начнёшь орать, как последняя истеричка. Убери от меня руки и отпусти меня.
Он отпустил меня. Убрал руку с шеи. Взял бутылку воды, которая стояла на столе. Резко открутил крышку, перевернул бутылку и вылил всю воду на пол.
— Убери здесь, — холодно и насмешливо велит он, сверкнув карими глазами.
Я прикрыла глаза, которые слишком сильно стало щипать. Сжала до скрипа зубы, хрустнула кулаками.
— Хорошо. Как скажете, — я кивнула головой и пожала плечами.
Развернулась и неторопливо поплелась в сторону кухни. Чувствуя при этом, как взгляд Акима сверлит спину. Я только плечами передёргиваю. Нахожу на кухне тряпку и возвращаюсь на второй этаж. Я не смотрю на Акима. Кидаю тряпку на пол, собираюсь склониться, чтобы вытереть пол. Но из моих рук её грубо выдирают. Аким сам вытирает пол, присев на корточки.
— Я сама могла. Я же служанка, — зло выдыхаю я.
Аким только раздувает крылья носа. Выпрямляется. Я подхожу к нему, забираю мокрую тряпку, специально делаю так, чтобы вода брызнула ему на джинсы.
— Ой. Я такая неловкая, — округляю губы и делаю вид, что сожалею. — Простите.
Всплеснула руками. Снова брызги разлетелись во все стороны. Забрызгивая одежду парня.
— Чёрт. Лена, твою мать. Прекрати махать этой тряпкой.
Я только усмехаюсь самодовольно. Склоняю голову к плечу, смотрю в лицо парня. Вновь поднимаю руку, с зажатой в ней мокрой тряпкой. Хочу замахнуться. Но рука Акима резко перехватывает меня за запястье. Парень дёргает меня на себя. Впечатывает в своё тело. Отбирает половую тряпку. Швыряет на пол.
— А я ведь могу выжать её тебе на голову, Одуван, — шепчет мне на ухо.
И снова делает это — снова прикасается губами к хрящику, вызывая дрожь во всём теле. А потом и вовсе кончиком языка обводит ушную раковину. Меня начинает потряхивать. Я прикрываю глаза и разжимаю руку, в которой была зажата тряпка. Она громко шлёпается на пол. Аким ныряет рукой в волосы, сжимает их на затылке. Губами прижимается к виску.
