Счастье длилось недолго. Леня пошёл вынести мусор, а заодно и перекурить, между первым и вторым этажом упал с сердечным приступом. Кипа слетела с головы Лёньчика, а с ней отлетела и православная душа Леонида Ивановича Голубкова. Потеря любимого мужа обернулась для Милы ужасным открытием, что в Америке люди тоже умирают.
После смерти мужа прозвище «ЭМ-ЭМ-ЭМ» перешло к Миле, прослеживалась в этом некая кармическая закономерность трёх «М» – Мила Михайловна Маневич.
В общем, на прозвище Мила не обижалась: «Рассудить здраво – в Америке кругом одни сокращения, и на вопрос – как тебя зовут? – часто можно услышать: Ди, Ти, Кей, Джей. Чем «ЭМ-ЭМ-МЭЙ» хуже? Почти что Эминей». «Эминем» – поправлял Дениска: «Баба, это рэпер классный, послушай!». Послушала – уши чуть не отвалились, одно «F». «Ну как? Понравилось?» «Очень!» – и пошла песочить сына, что за музыку непотребную внук слушает. «Мам, ты не понимаешь! Все дети сейчас это слушают. Здесь их «F» – это не то, что наши «хэ» или «пэ». Это так, ненастоящее. В этом «фэ» ни силы, ни гармонии. Пустой звук. Не переживай. Вон, Дэнис на отлично полугодие закончил». «Денис! Какой Дэнис?! – Де-нис!», – не выдержала Мила. Всё в ней клокотало и протестовало против англоязычной версии имени.
Так что «ЭМ-ЭМ-ЭМ» не проблема. Дэнис – проблема.
За двадцать лет иммиграции Мила так и не слетала посмотреть на «шаланды полные кефали», на дворик, в котором выросла. Может и правильно – многое в Одессе по-другому, и страна другая, и дворика того уж нет, и «сарая», в котором жили – нет. Комната в коммуналке: бежишь по коридору на кухню – тьфу! соль позабыла, бежишь обратно за солью; только прибежишь – тьфу! теперь поварёшку позабыла; и бегаешь туда-сюда – очень неудобно. Жили-то бедно, продукты в комнате держали, у кого холодильник на кухне, те замки вешали.
Писала подруга, что снесли их сараюху, перестроили, магазинов понатыкали. Зачем ехать к тому, чего уж нет. «Да и без нас, евреев, Одесса – не Одесса», – подводила черту Мила.
Полюбила новую страну.
Землю эту готова целовать. Живу, как королева, дети мои здоровы – большой дом у них, на двух машинах ездят, внуки колледжи позаканчивали.
«God Bless America!» – закатывала Мила глаза при каждом удобном и неудобном случае.
Дети, внуки, родственники – седьмая вода на киселе, все здесь, кроме старшей дочери Ривочки, та в Израиле за ортодоксом – семеро детей. Бедная. Говорят, в Израиле всё дорого. Мила со своего пособия Ривочке деньги каждый месяц переводит. Зачем старухе деньги? Не спится, не жуётся, не серется – одни сплошные «не». Проснулась – уже хорошо.
Не прочь была продемонстрировать знание английского, как зацепится языком с «аборигеном», не отцепить:
– Как у вас дела?
– Прекрасно, а у вас?
– Прекрасно. Погода сегодня хорошая.
– Да, хорошая погода. А вчера был дождь.
– Да, дождь, а сегодня солнце.
– Да, сегодня очень хорошо – солнце.
– Вы уже гуляли?
– Ещё нет, а вы?
– Собираюсь.
– Я тоже.
– Прекрасный день.
– Да, замечательный.
– Хорошего вам дня.
– И вам.
Порой разговор мог принять драматический аспект:
– Вчера свет отключили, не знаете, что случилось?
– Повреждение на линии. Весь вечер без телевизора. В планшете батарейка села.
– А я свечку зажгла.
– Какая прелесть, я люблю свечи, это так романтично! – восклицала англоязычная знакомая.
Собеседницы расходились, продолжая улыбаться какое-то время.
С русскоязычными разговор протекал проще.
