– Что ж ты не взял?
– Подумал, что мне ещё рано становиться старой девой с кучей котов. А Василий после этого инцидента был переименован в Насилия, это Наталья Владимировна придумала. Когда я уезжаю, она Насилия кормит. Во всём прочем он на вольном выгуле: поел – и во двор. Обычно на всю ночь уходит. Недавно принёс мне крысу: у нас хорошие, товарищеские отношения.
Прасковья взяла Насилия на руки. Он был радикально чёрен всеми частями тела без изъятья, включая нос и ладошки. Нос был покрыт нежной-нежной и короткой-короткой шелковистой шёрсткой, очень приятной на ощупь.
5.
Стейки с жареной картошкой и салатом из свежей редьки с морковью были выше всяческих похвал. Даже лучше, чем в стейк-хаусе. Стол – без скатерти, из двух толстых старых досок на железных, грубо сваренных опорах. Посуда обычная, белая, опалового стекла, такая в «Магните» продаётся. И при этом – идеально чистые и глаженые льняные салфетки, как в ресторане. Прасковья любила лён, где-то читала, что цветок льна мистически связан с её именем. Но даже когда этого не знала – лён всё равно любила. Что может быть лучше прохладной льняной простыни!
– Слушай, сколько языков ты знаешь? –полюбопытствовала опасливо.
– Да в общем, несколько, в разной степени, – скромно ответил Богдан.
– Ну, сколько? – настаивала Прасковья.
Он пошевелил пальцами, считая:
– Пожалуй, семь.
– С ума сойти! – изумилась она. – Знание языков свыше общепринятого минимума по английскому было для неё недостижимостью №2 после похудения. Великие люди сорок второго размера, знающие три языка – вот идеал. За то и другое их всюду берут, и они делают головокружительную карьеру. Но чтобы семь…
– И арабский знаешь?
– Знаю, и довольно прилично, – кивнул Богдан. – Да ты ешь, ешь. Или не нравится?
– Очень нравится, – ответила Прасковья с набитым ртом. – А правда, что арабский трудный, какой-то уму не постижимый? – спросила, прожевав.
– Вовсе нет, – рассмеялся Богдан. – Грамматика очень логичная. А слова – ну, слова учить надо. Неприятность в том, что он очень разный в разных странах, но привыкнуть можно. Зато это открывает доступ к большой культуре и помогает в дальнейшем в изучении и персидского, и дари, и пушту, и урду: там множество арабских слов.
– Тебе нравится Кустодиев? – спросила, чтоб переменить тему. А то вдруг спросит, какие языки знает она. А она, по правде сказать, кроме минимальной способности объясниться по-английски, ничего не знает. Впрочем, преподаёт она английский двоечникам очень успешно, но это совсем не связано с реальным знанием языка. Лучше уж о Кустодиеве.
– Да, – закивал он. – Кустодиев очень нравится. Можно сказать, мой любимый художник.
– Мне тоже нравится, – согласилась Прасковья. – У нас дома есть здоровенный альбом Кустодиева: выпускники маме подарили. Очень похоже на мою родину. У нас там сохранился кремль. И это не просто памятник – он живой, там люди живут. И я живу в самом центре, почти в кремле. А сзади у нас река. Может, съездим когда-нибудь.
– Конечно! – обрадовался Богдан.
– Вот зацветёт сирень… – неопределённо пообещала Прасковья.
Потом Богдан быстро и изумительно опрятно убрал со стола и расставил белые кружки на паллете – журнальном столике. Чай был прекрасен, хотя это был именно чай и больше ничего, безо всяких отдушек. Рыжий и ароматный. И свежайшая белёвская пастила.
– Нравится? – спросил Богдан. – Этот чай мне подарил мой друг сингалец, прямиком со Шри-Ланки. Я люблю хороший чай.
