Офицер по связям с реальностью - страница 6

Лет тридцать назад отец своими руками возвёл на заднем дворе кирпичную пристройку, и там поместились все дары цивилизации: АГВ, ванная с душем, туалет, кухня, стиральная машина. Тогда потратили все сбережения на это предприятие. И хорошо, что потратили: очень скоро от них всё равно ничего бы не осталось, их бы напрочь сожрали гайдаровские реформы. А теперь остались удобства. Правда, неказистые по нынешнему времени, да и чинить приходится то и дело, но на то отец – учитель труда.

Пройдёт совсем немного времени, произойдёт фазовый переход – и старая рухлядь превратится в престижный винтаж, о котором любит писать Ринин журнал. Может, тогда они развернут скатанный в трубу и скромно стоящий в углу ковёр люберецкой фабрики, который купила ещё прабабушка. Рассказывали, что до Прасковьина рождения он висел на стенке и в новый год к нему пришпиливали английскими булавками елочные гирлянды из лампочек. Потом ковёр понизили в статусе и положили на пол, и она, Прасковья, в малолетстве играла на нём. А потом и вовсе убрали: стало модно презирать и почти ненавидеть ковры за совковость и отсталость. Мама и бабушка говорили, что гоняться за модой – глупо и им всё это совершенно неважно, но мода, вероятно, действует и на тех, кто за ней не гоняется. Между прочим, недавно она прочла в Ринином атмосферном журнале, что советские ковры снова модны и престижны.

Она ехала по красной линии в общагу и ей ужасно захотелось домой: вот получит диплом – и немедля туда. И перестать думать о Богдане: надоела – так надоела. «Так всё и должно было кончиться, и хорошо, что кончилось», – говорила самой себе. Не хватало ей стать тётей Зиной №2. Не будет ему звонить. Впрочем, она и прежде почти никогда не звонила, разве что для уточнения времени и места встречи, а так – инициатива всегда была его.

Бабушкину мудрость, что девушка должна быть скромной и гордой из неё не выбила даже Москва. Даже журфак, где несколько лет назад девицы выпустили календарь с самими собой в полуголом виде. Вроде как это было приурочено к визиту некого высокого лица, которое в итоге не приехало. Потом долго тянулась сопля о профессиональной этике журналиста, то, сё… Потом забылось: всё на свете забывается, сенсации – даже быстрее прочего.

Нет-нет, Прасковья не осуждала журналистскую обнажёнку, вовсе нет. Понять можно всех, и нагих чаровниц, разумеется, тоже. Но это уж совсем крик отчаяния. А, с другой стороны, что делать? Чем и сколько может нынче заработать молодая девушка с гуманитарным образованием, помимо Пятёрочки и Макдональдса? «Пятнадцать копеек в день, сударь, не заработает, если честна и не имеет особых талантов, да и то рук не покладая работавши!», – на автомате вспомнила внучка и дочка учительниц литературы слова Мармеладова.

Так что, может, они и правы, эти девицы… Рина учила: мы, журналистки, – по нынешним временам самые востребованные профессионалки. Не в качестве журналистов, конечно, востребованы: эти-то сто лет никому не нужны, исчезни девять десятых – никто и не заметит. Дело в другом: состоятельные мужчины, по-теперешнему – «статусные», ныне всё чаще берут в содержанки журналисток. Когда-то в незапамятные времена брали танцовщиц, потом актрис, певичек там всяких, потом, в 90-е, бандюки предпочитали топ-моделей, а теперь вот, якобы, журналисток. Особенно телеведущих. Рина давала понять, что ей ничего не стоит пристроиться и в телеведущие, и в светские подруги богатого и знаменитого, но – не хочет. Чего хочет? «Увидишь» – таинственно заводила она глаза вверх. Глаза вверх по НЛП значит враньё; впрочем, может, Прасковья что-то путает, по НЛП она закончила только половину курса, на вторую половину не случилось денег: рассчитывала на гонорар, но не заплатили. Однако, как всегда бывало в момент упадка, Ринина мудрость снова казалась ценной.