А ведь была твердо уверена, что самое худшее уже случилось и больше ничто не сможет выбить ее из колеи. И вот прошло всего ничего, а она сидит на мокрой скамейке и думает, что жизнь кончилась. Что самое печальное – никак не получается разобраться в своих чувствах.
Тогда, три года назад, – боже, боже, как давно! – она в какие-то считаные дни испытала все: удовлетворение от собственного труда, короткий триумф и эйфорию, смешанную с мучительной болью, а потом унизительное отступление в дальний окоп, где пришлось зализывать раны. Сейчас и отступать некуда, и поддержки ждать не имеет смысла. Ирина поежилась. Три года назад отношения были другими. Муж любил, а она…
Сережа был своим, знакомым с детства, насквозь родным и привычным. Друг семейства, выбившийся в люди благодаря папочкиной протекции, умный, начитанный, слегка циничный. Кавалер на всех мероприятиях, с которым она танцевала неуклюжие вальсы, поскольку он был неповоротлив, как бегемот, и постоянно наступал на ноги. Как-то сразу было решено, что, как только стукнет восемнадцать, они поженятся, и поскольку других вариантов не было, Ирина так и поступила. Да и в самом деле, за кого еще? В училище мальчики были либо давно разобраны, либо сами предпочитали мальчиков.
На самом деле ей было все равно. Сергей был ничуть не хуже других кандидатов, к тому же относился к Ирине настолько трепетно, что раздумья оказались недолгими. Она на тот период была одержима сценой, карьерой, которая медленно шла в гору, так что на мужа времени оставалось мало.
Супруг был настолько своим, что Ирина была уверена: деться ему некуда. И сегодня, получив сокрушительный хук от соседки, заслуживающей только снисходительного презрения, женщина растерялась, не зная, как быть.
К лавочке подбежала собачонка: мокрая, жалкая, с трясущимися боками, – и посмотрела на Ирину с робкой надеждой.
– Я сама теперь, похоже, бездомная, – вздохнула женщина и высыпала попкорн на асфальт. Собака понюхала хлопья, но есть не стала и, робко вильнув хвостом, уставилась прямо в глаза.
– Иди уже, – рассердилась Ирина. – Нет у меня больше ничего.
Собака вздохнула и побежала дальше, продолжая трястись. Глядя на нее, женщина поняла, что сама вымокла, замерзла, и наверняка нос покраснел. Шататься по улицам было уже невыносимо, идти домой или к родителям – невозможно, потому что придется объясняться, что-то говорить, а у нее не было ни желания, ни сил. Подруги тоже не вариант, поскольку непременно начнут сочувствовать или тайно злорадствовать, чего тоже не хотелось до колик в желудке. Робкую мысль о гостиничном номере подавил внутренний протест. К тому же для этого нужен паспорт, а он остался дома.
Получалось, что идти некуда.
Еще в училище, когда ее не поставили на главную роль в «Лебедином озере», старенький хореограф спокойно ответил на гневную тираду:
– Балерина должна быть либо гениальной, либо тупой как пробка. Ты, Ира, не гениальна, уясни себе это раз и навсегда. Но самая большая беда, что для отличной балерины ты слишком умна. А это плохо. В нашей профессии думать надо чем угодно: ногами, руками, шеей – но только не мозгами. Попробуй их отключать, и тогда все получится.
Она решительно поднялась со скамейки и, расправив плечи, зашагала домой, заставляя себя не думать. Под ее каблуками прощально хрустнул попкорн, вдавленный в мокрый асфальт.
Баба Стеша снова шипела из-за двери проклятия, и впервые за много лет Ирина захотела вломиться в квартиру и выдергать ее седые патлы. Подойдя к двери, она выдохнула, тайно надеясь, что мужа нет дома.
