– Салли, быстро сюда! – раздался сдавленный шепот откуда-то сверху.
Хоть я и грозилась несколько минут назад предать его обладателя всем возможным карам, как земным, так и не очень, но желание жить возобладало над злобной мстительностью. Мои лазательные способности оказались на высоте, подозреваю, что исключительно благодаря страху, который меня подстегивал. Чьи-то зубы разочарованно клацнули в опасной близости от моей пятки, но успеха в поимке проворного ужина не добились, а потому жалобно взвыли. Так вам и надо, волки страшные! Если эти твари рассчитывали меня разжалобить своим разочарованным скулежем, то выбрали неверную тактику, я добровольно лезть им в пасть не собираюсь.
Мираб протянул мне руку, помогая вскарабкаться, и уже через мгновение я сидела рядом с ним высоко на дереве. Мелкий негодник даже галантно подвинулся, уступая мне местечко на более толстой части ветки рядом со стволом.
– Какого дива ты не отзывался, когда я тебя звала? – тут же набросилась я на бедного эльфыреныша. – Я чуть шею себе не свернула, бегая по буреломам в потемках.
– Не хотел привлекать внимание вот этих, – жалобно пискнул мальчишка, кивая вниз.
Вокруг дерева бродили серые тени, сверкая красными глазками в нашу сторону и постоянно перерыкиваясь. Если считать по парам глаз, то нас пасут около двух десятков голодных хищников. И это при условии, что среди них нет одноглазых. Интересно, волки только по ночам охотятся или при свете дня тоже? Очень хотелось бы надеяться, что первое. До утра мы как-нибудь тут протянем.
– Как думаешь, они скоро уйдут? – спросила я у Мираба, стараясь в очередной раз подсчитать количество голодающих внизу, но сбилась на третьем десятке.
– Вряд ли.
– А может, они умрут с голоду или захлебнутся собственной слюной?
Я снова уставилась на шевелящуюся под нами серую массу.
– Скорее мы свалимся с дерева в голодном обмороке, – предположил Мираб, но вниз даже смотреть не стал.
– Если они хищники и привыкли охотиться, – начала рассуждать я, как мне казалось, вполне логично, – то должны питаться исключительно свежеубитой пищей, а мы свалимся на них вполне готовенькими и обездвиженными. Вдруг они не позарятся на тех, кто совсем не шевелится? У нас есть небольшой, но все-таки шанс.
– Я бы на их месте, если был сильно голоден, позарился бы на любую пищу, – мрачно изрек эльфыреныш. – Бегает она или лежит, не все ли равно? Так даже проще, силы экономятся.
– Желаешь принести себя в жертву коллективной кровожадности?
– А какая разница? – безрадостно вздохнул мальчишка, утирая рукавом подозрительно хлюпающий нос. – Не эти, так Полоз меня точно укокошит.
– Не укокошит, пока я жива, – клятвенно заверила я. – А если бы ты не удрал, то сейчас спокойненько ужинали бы мы, а не нами…
– Я так испугался… – Мираб неожиданно обхватил меня за шею и, ткнувшись носом в плечо так, что я чуть не свалилась с дерева, на радость нашим клыкастым пастухам, всхлипнул. – Знаешь, как страшно, когда тебя все ненавидят… только за то… что ты эльфырь… и всем плевать… на правду… на то, что мы никого не едим… не пьем кровь… и вообще… я домой хочу… к папе…
– Не реви! – предприняла я неуклюжую попытку успокоить парня. – Слезами горю не поможешь. Давай лучше думать, как выкручиваться будем.
– Не знаю… – сквозь рыдания промямлил он.
Понятно, с этим каши не сваришь. Я погладила эльфыреныша по голове, вспоминая, как делал это в детстве мой отец, когда я прибегала с расшибленной в кровь коленкой и плакала не столько от боли, сколько от обиды. Обычно такие методы мне помогали. По крайней мере, я чувствовала, что меня жалеют, и становилось легче.
