– Спать нельзя, – бормочет мэр на ходу. – Ночи сейчас короткие, совсем нет ночей. Еще немного и рассветет. А там навалится день. Закрутят дела… Не спать…
Уже светает. В березовую посадку льется густой розовый свет. Мэр бредет сквозь этот свет, среди берез, путаясь в отступающих сумерках. Слипаются глаза… Вот, конец аллеи, угол поля. Здесь березы стоят тесно, и солнечные лучи пропадает в густой листве. И в этом темном сумрачном углу на серых стволах берез, как на фотобумаге в ванночке с проявителем проступают очертания больничной палаты. Сдвоенное, забранное решеткой окно. Треснувший облупившийся подоконник. Под окном – черные, голые деревья, пролежни в снегу, застывшие лужи промеж сугробов.Тоскливые зимние сумерки…
– Не спать! – кричит мэр и бьет себя ладонями по лицу. – Чур меня! Чур!
И пятится из этого страшного угла посадки, лезет между берез, валится в дренажную канаву, и наконец, цепляясь за траву, выбирается на дорогу. Счищает грязь с колен. Быстро идет по колхозному полю вниз к поселку. Оглядывается. Спускается в овраг, переходит по мостику через ручей. Тяжело дыша, поднимается в гору. Сквозь куст бузины сверкают солнечные лучики, колют глаза. Над оврагом стоит розовое утреннее небо. Видна крыша белой пятиэтажки на окраине. Тропинка приводит мэра к заросшему футбольному полю. У погнутых ворот, привалившись спиной к штанге, сидит Егор Панфилов и играет на гитаре. Мэр узнает вступление к « Stairway To Heaven» «Led Zeppelin». Мэр подходит ближе, находит в траве магнитофон и выключает. Бряканье гитары смолкает и сразу становится заметно, что Егор неважно выглядит. Голова в кепке безвольно лежит на груди, да и весь он как-то расплылся.
– Что-то ты, дружище, совсем сдулся, – говорит мэр. – Это не порядок. Давай-ка я тебя подкачаю.
Мэр достает из кармана пиджака маленький велосипедный насос. Вставляет шланг в специальную дырочку у Егора в боку и быстренько его накачивает. Рок-бард сразу распрямляется и нагло глядит из-под козырька кепки в заботливое лицо, склонившегося над ним, мэра.
– Ну, теперь совсем другое дело, – говорит мэр и прячет насос в карман.
Ухвативши Егора за ремень штанов, он кладет рок-барда к себе на плечо, другой рукой бережно берет гитару и идет через футбольное поле.
– Тяжкий труд, каждый день, по капле выдавливать из себя сверхчеловека, – бормочет мэр, шагая по тропинке к белым домам.
Еще было время до рассвета. Ночное небо только начинало выцветать. По обеим сторонам разбитого шоссе за штакетниками заборов, за кустами сирени, за старыми вишневыми деревьями прятались в серых сумерках деревенские избы. Дорога шла под горку, потом на мост, за мостом бригадир съехал с шоссе, остановил «газик» у неказистого здания сельмага, заглушил мотор и спрыгнул на рассыпанный по обочине гравий. Хрустя камешками, подошел к крыльцу магазина. Из кармана пиджака бригадир достал тюбик с клеем. Свернув крышку и выдавив из тюбика прозрачную соплю, нарисовал на двери косой крест. Из другого кармана бригадир достал сложенный вчетверо листок с приказом по району. Развернул приказ, налепил на дверь сельмага и разгладил ладонью. Уже вернувшись к «газику» и сев за руль, бригадир бросил взгляд сквозь пыльное ветровое стекло, и тогда ему показалось, что листок на двери висит немного криво.
Приказ №…
На период уборочной страды запрещается розничная продажа алкогольной и спиртосодержащей продукции и пива.
