Половой переводил взгляд с лица на лицо, бормоча:
– Уж я-то точно за вас всех платить не собираюсь.
Зорин сказал Маняше, что ее благодарственный обед желает приватно получить, Евангелине, что она номинально на службе и чтоб не смела барышню Абызову, без пяти минут княгиню, суфражизмом смущать, и передал счет Мамаеву:
– Штраф за опоздание тебе будет. И вообще, сегодня твоя очередь.
На дворе уже стемнело, снежинки искрились в фонарном свете.
– Серафима, Мария Анисьевна, вы с нами? – Геля намотала поверх шинели толстый вязаный шарф, но все равно заметно мерзла.
Зорин с Митрофаном откланялись, у них были еще дела в приказе. Я же загрустила. Фильмотеатр уже не влек, даже и с предвкушаемым всей компанией мороженым в «Крем-глясе».
Мамаев все решил за меня, подхватил под руку Маняшу и потащил по проспекту.
– Сейчас начнет «букашечками» сыпать безнадзорно, – улыбнулась Геля, вокруг губ у нее виднелась голубая морозная каемка.
– Руки дайте, – велела я, снимая свои перчатки и засовывая их в висящую на груди муфту.
Перчаточки у Попович были тонкие, казенные, нитяные. Дрянь, а не перчатки. Мои пальцы скользнули к запястьям, остановились у пульсирующих жилок.
– Серафима, жги, – пробормотала я себе под нос и пустила от кончиков пальцев чуток силы, она вошла в вены иголками, растворяясь в кровотоке.
– Перфектно! – по-детски восторженно сказала Геля. – А Эльдар так не может.
Щеки ее порозовели и дрожать чиновница прекратила.
– Наверное, потому, что по военной линии раньше служил? – Я взяла ее под руку, потому что идти на каблучках по снегу было не особо удобно. – Тогда он скорее на нападение заточен.
– Точно. Они все бывшие военные: и Мамаев, и Иван, и… шеф наш Семен Аристархович.
– Который предпочитает с подчиненными не обедать?
– Ах нет, – горячо возразила Попович, – шеф вовсе не такой, он с нами все делит, и горе, и радость, и…
Я вспомнила Семена Аристарховича Крестовского, который верной собачонкой служил канцлеру Брюту, и мысленно хмыкнула.
– А давайте крюк сделаем? – предложила спутница. – Тут мостик пешеходный один есть, достопримечательный, очень уж его вам показать хочется. Вы же нечасто в Мокошь-граде бывали?
Четыре крылатых статуи украшали перила моста. Эх, хотела же белый мрамор заказать, да скульптор на черном настоял. Получилось, что коты были ониксовыми, а крылья их – золочеными. Дорого, богато, не похоже.
– Примерно такое же чудовище мне снилось, – сказала Попович.
– Ужасно.
Что еще говорить, я не представляла. То, что я сновидица, знать должно как можно меньше народа. По крайней мере, в нашей богоспасаемой отчизне. Да и признаваться, что я ее из ревности стращала, чиновнице не хотелось. Стыдненько было.
– Порассматривайте еще, – предложила Попович. – Давайте каждого котофея в подробностях изучим.
– В смысле?
– За нами слежка, – задрав голову к статуе, сказала Геля. – Не оборачивайтесь. «Хвост» по-нашему. От «Жарю-парю» ведут. Минимум четверо, сменяются каждый квартал, чтоб глаза не намозолить. Эльдар либо ваша нянька им нелюбопытны, они не разделились, когда разделились мы.
За спиной скрипнул шагами снег, я повернула голову. По тропинке приближался к нам мастеровой в тулупе. Обыкновенный мужичок с деревянным ящиком под мышкой.
– Перфектно. А револьвер я в приказе оставила. Вы не до смерти огнем кидаться можете, барышня Абызова?
Я в ответ уронила искру под ноги:
– Который злодей, в тулупе?
