– Пусть он мне звонит.
Василий Николаевич Одуванчиков прождал целый день, но полковник юстиции ему так и не позвонил. А он уже начал представлять себе, насколько усилится его рота, когда получит второго снайпера с винтовкой «Корд». Саперный взвод в этом случае станет по силе равняться чуть ли не всей остальной роте.
Капитан Одуванчиков даже представлял себе ситуацию, при которой он своим приказом переводит старшего сержанта Наруленко в другой взвод, и прикидывал, что это даст роте в целом. Но все-таки сдвоенная работа снайперов с «Кордами» Одуванчикову нравилась больше. Он подумал, прикинул все «за» и «против» и решил оставить Наруленко на прежнем месте, то есть в саперном взводе.
Этот вопрос казался ему почти решенным, и дело оставалось совсем за малым. Командиру разведывательной роты следовало уговорить старшего лейтенанта Скорогорохова снова взять в руки снайперскую винтовку взамен тупорылого автомата Калашникова, положенного саперам.
Хотя почти все бойцы саперного взвода, так же, впрочем, как и сам его командир, пользовались автоматами АК-12 с глушителем и с оптическим прицелом. В бою на дальней дистанции в темное время суток эти автоматы были незаменимы, поскольку глушитель одновременно служит и пламегасителем. Он не позволяет противнику определить, откуда ведется огонь.
Другое дело – близкая дистанция. На ней звук громко щелкающих затворов уже является демаскирующим фактором, показывает место или хотя бы направление, откуда идет атака.
Некоторые офицеры, которым по должности полагается тупорылый автомат, имеют при себе его как дополнительное оружие ближнего боя. Ладно еще, что АК-12 и АК-74У заряжаются одними и теми же патронами.
– Ты ко мне? – спросил полковник Гаджигусейнов, вытаскивая из кармана связку ключей в кожаной ключнице со сложным тисненым рисунком, к сожалению, уже почти неразличимым от времени, и открывая дверь кабинета.
– Так точно, товарищ полковник! Вас жду, – ответил старший следователь, отрывая спину и плечо от стены.
Полковник Гаджигусейнов был самым возрастным и, наверное, опытным сотрудником следственного управления, одним из двух людей в этом ведомстве, с которыми Манап Мансурович разговаривал строго на «вы». Вторым был, естественно, генерал Щуров, которого на «вы» звали абсолютно все. Кроме того, то на «ты», то на «вы» подполковник Омаханов общался с молодой секретаршей генерала Муслимой. Но здесь срабатывало скорее не уважение, которое, кстати сказать, тоже присутствовало, а простое мужское заигрывание, на которое сама Муслима, правда, никогда не отвечала ни всерьез, ни в шутку. Она была студенткой-заочницей Северокавказского филиала Всероссийского государственного университета юстиции, в будущем мечтала стать офицером следственного управления по республике и бороться с преступностью.
– Заходи, – сказал Нияз Муслимович, распахнул дверь и сделал приглашающий жест, прямо как самый настоящий гостеприимный хозяин. – Что-то новое сообщить хочешь?
– Да, новое, – произнес Манап Мансурович, развел руками и рассказал о своем звонке и письме, которое с утра пораньше прислал ему Михаил Михайлович.
– Что ты теперь делать думаешь? – поинтересовался полковник.
– Зашел вот посоветоваться, стоит ли вопрос до суда доводить. Как вы считаете? Хлопотно это, времени уйму отнимет. Хотя если с другой стороны посмотреть, то проучить этих журналюг надо бы, а то они совсем обнаглели.
