– Кто обнаружил?
– Звонарь из храмины Ильи Пророка. Взлез, говорит, на колокольню, чтобы к вечерней службе народец созвать, и узрел, как лиходеи, числом до пяти или поболе, окружили некоего ферта, по виду иноземного. А опосля кто-то из них десницею взмахнул, и ферт замертво наземь грянулся. Звонарь спешным порядком с колокольни свергся, доложил, как есть, отцу-настоятелю, а тот уж в участок протелефонировал.
Вадим покрутил отчет и вернул его Барченко.
– Воля ваша, Александр Васильевич, не пойму: при чем тут мы? Никаких причин взваливать это на наше ведомство нет. Р-рядовое преступление, пускай с ним уголовный р-розыск р-разбирается.
Водился за Вадимом такой грешок – на звуках «р», особенно в начале слов, голос прокатывался, как подошва по мелкой щебенке. Когда был на Кольском Севере, аборигены – лопари – прозвали его Рычащей Совой. Ну, «Сова» – это за уже отмеченную нами особенность видеть в темноте.
– В том-то и заноза, милейший Вадим Сергеевич, что преступление не рядовое, – прожурчал Барченко и извлек из папки фотоснимок. – Устремите-ка зеницы ваши сюда. Что скажете?
Перед Вадимом оказалась увеличенная фотографическая копия записки, намалеванной на тряпице величиной со спичечный коробок, снятый вместе с нею для обозначения масштаба. Записка содержала два ряда арабских цифр и латинских букв, перемешанных так хаотически, будто рассеянный наборщик уронил свою кассу и привел содержимое в беспорядок. Уголки тряпицы слева были покрыты темной коркой – не иначе засохшая кровь мистера Ломбертса.
– Шифрованное послание? – догадался Вадим.
– Точно так. Повезло, что старший в милицейском наряде башковитым оказался – одежонку усопшего прошарил и отыскал сей лоскут в подкладке пальто. А как отыскал, скумекал, что дело, может быть, важности государственной – и передал в Московский губотдел ОГПУ. А оттуда уже криптограмма в Специальный отдел поступила.
– Р-расшифровали?
– А то! У Глеба Иваныча не дураки сидят. – Барченко помассировал натертую очками переносицу, взял из папки следующую бумажку и огласил расшифровку: – «К 9 ноября быть всем. Место – «Метрополь». По Белому Плащу ждать отдельного приказа. О дате Акции будет сообщено позднее».
– Девятое ноября? – Вадим посмотрел на прикнопленный к двери календарь с изображением бегущего президента США Кулиджа, которому кряжистый красноармеец норовил вогнать штык в толстый зад, обтянутый звездно-полосатыми панталонами. – В этот день начинается шахматный турнир! И как раз в «Метрополе»… то есть в Доме Советов!
– И вновь завидную могутность ума являете, дорогой Вадим Сергеевич, – одобрительно закивал Барченко. – Имеем ли мы право предположить, что речь в оном мудроватом писании идет о каком-либо недружественном акте, направленном супротив участников турнира?
– Почему супротив?
– А как иначе? Приезжает человек из враждебной державы, носит при себе ключ с вмонтированным в него стреляющим приспособлением и засекреченное письмо… И кстати! Вот еще что при нем отыскалось. – Александр Васильевич подбросил на ладони фигурку из шахматного комплекта – черного короля.
– А это-то зачем?
– Вопрос без ответа… Но косвенным образом сия вещица указует опять же на шахматистов. В наших высших эшелонах ни о какой Акции слыхом не слыхивали – стало быть, готовится она кем-то другим и едва ли имеет мирные цели. Розовые лепестки, что ли, они будут перед гостями раскидывать? Обратите внимание на общий тон – скудословный, повелительный. «Быть всем, ждать приказа…» Товарищ Бокий догадку имеет, что составлен контрреволюционный заговор.
