– Прошу прощения, я, я… – заблеяла фрау Шульц.
– Вы услышали шум и пришли выяснить его причину. Советую вам в таком случае перечитать правила распорядка в нашем доме, вы должны были их получить вместе с контрактом на съем квартиры. Там указано, что временем тишины и покоя в нашем доме является период с десяти вечера до восьми утра. Поэтому прошу вас отложить ваши замечания до двадцати двух часов. Приятного вам дня!
И снова возобновился звон и стук, и продолжался еще долго, очень долго! Нечеловечески долго! Фрау Шульц, задыхаясь, побежала в ближайшую аптеку за берушами. Аптека была закрыта, и следующая аптека – тоже, но когда она вернулась – стук, слава Богу и фюреру, прекратился.
Шнайдер, усталый и счастливый, курил, лежа в постели. Фрау Бауэр лежала рядом и о чем-то думала, закрыв глаза.
– Как мне хорошо с вами, – сказал ласково Шнайдер. – Вы великолепны.
– Спасибо, – ответила фрау Бауэр, не открывая глаз.
Шнайдер вдруг подумал, что он до сих пор не знает имени своей любовницы.
– Скажите, как вас звала мама в детстве? – спросил он.
– Зачем вам? – фрау Бауэр открыла глаза и удивленно посмотрела на Шнайдера.
– Интересно.
Фрау Бауэр сделала легкое движение бровями и тихо кашлянула, показывая, что вопрос Шнайдера не стоит ответа.
– Отвернитесь, пожалуйста, – попросила она. – Мне нужно одеться.
– Да, прошу прощения, – Шнайдер сел в кровати и отвернулся лицом к окну. На улице, кажется, подмораживало. Вообще весна в этом году была какая-то странная. То вдруг дикая оттепель в феврале, до пятнадцати, а то и восемнадцати градусов, так что некоторые, особо торопливые, уже успели распаковать летние вещи, то вдруг опять заморозки, чуть не минусовая температура.
"Странно, – подумал Шнайдер, – с утра казалось, что будет тепло".
– Хотите еще чая? – спросила фрау Бауэр.
Шнайдер обернулся: фрау Бауэр уже успела облачиться в белый длинный халат и синие тапочки. В промежутке между халатом и тапочками виднелась бледная узкая полоска ноги.
– Если можно.
Шнайдер почувствовал, что дальнейшее лежание в кровати не приветствуется (действительно, сколько можно господину полковнику лежать посреди белого дня в кровати: время утех уже закончилось, пора приниматься за дела). Он затушил сигарету и стал быстро одеваться. Фрау Бауэр аккуратно повесила на стул платье, брошенное Шнайдером на пол в порыве страсти, и ушла на кухню. Шнайдер облачился в мундир, натянул сапоги и окинул взглядом спальню. Видно было, что вдова женщина аккуратная, заботящаяся об уюте: у кровати стояли две тумбочки из темного полированного дерева, обе накрытые одинаковыми белыми салфетками, на обеих стояли одинаковые белые светильники на толстых ножках. На правой тумбочке лежала Библия и томик Гете. Перед кроватью возвышался большой шкаф с зеркальными дверцами. Все было чисто, как в операционной или на военном корабле.
Подумав немного, Шнайдер заправил кровать и открыл форточку, чтобы выветрить запах сигарет. Пепельницу он принес в гостиную.
– Ваш чай, – сказала хозяйка.
Шнайдер посмотрел на нее, пытаясь понять, что же она думает, но на ее сосредоточенном лице ничего было нельзя прочитать. Он сел за стол и стал пить чай, внимательно глядя на фрау Бауэр. Та принялась за вязание белого шарфа для своего бедняжки-сына, мерзнущего в бескрайних русских лесах. Лицо ее было спокойно, как трава на кладбище. Она явно не хотела разговаривать, ее молчание, казалось, могло сокрушить горы.
