Впереди разрасталось и заполняло все пространство багрово-красное зарево. Из него, пульсируя мириадами ярких электрических огней и изрыгая из тысяч труб клубы разноцветных дымов, возникла громада Москвы. В ее сановных кабинетах, как и десятки, сотни лет назад, безжалостно перемалывались судьбы и жизни миллионов граждан. Нынешние их хозяева – вчерашние балаганные шуты и проходимцы, партийные инструктора и завлабы, волей обстоятельств вознесенные на российский политический Олимп, вершили судьбу великой в недавнем прошлом страны.
Салмыков отстранился от запотевшего иллюминатора, закрыл глаза и ушел в себя. Впереди его ждали изнурительные и долгие переговоры. Самолет болтало из стороны в сторону. Салмыков вцепился в подлокотники кресел и с облегчением выдохнул, когда рев турбин стих и под шасси зашуршала бетонка. Прошла минута, другая, громыхнул люк выхода, и в нем возник коммерческий директор ЗАО «Титан» Марк Рохальский. Вчерашний заведующий сектором в промышленном отделе ЦК КПСС, в свое время немало потрепавший Салмыкову нервы сводками о рентабельности старого литейного цеха, о проценте партийной прослойки среди ИТР в металлургическом производстве и еще бог знает чем, снова оказался наплаву. Все крупные поставки титана за границу шли через него. Салмыков не стал обольщаться на счет личной встречи, тертый партийный калач Рохальский просто так ничего не делал. Сияя белозубой, фарфоровой улыбкой, он промчался по проходу, заключил Салмыкова в объятия и увлек на выход. За ними с чемоданом и кейсом с документами тащился Загребайло.
Внизу, у трапа их ожидал новенький 600-й мерседес с правительственными номерами и мигалкой. Вышколенный еще в 9-ом управлении КГБ водитель молча принял вещи у Загребайло и сложил в багажник. Рохальский распахнул заднюю дверцу, швырнул кепку а-ля мэр Лужков на полку и, пропустив Салмыкова вперед, плюхнулся рядом. Не успел тот перевести дыхание, как Рохальский открыл портфель, выставил на столик бутылку коньяка и, подмигнув, предложил:
– Ну что, Николай, дернем самогончика для разгончика?
Салмыков замотал головой.
– Как у вас с погодой? У нас, как видишь, холодрыга, пока тебя ждал, продрог как собака, – зашел с другой стороны Рохальский.
– Марк, не подкатывай, пить не буду, печень пошаливает. А погода у нас тоже дрянь.
Рохальский опустил бутылку в портфель и, тяжело вздохнув, пожаловался:
– Если говорить о погоде политической, то в столице она ни к черту! По нынешним временам, так лучше отсиживаться в твоей Салде, чем в Москве. Тут не знаешь, с какого бока и что прилетит.
– Марк, тебе-то чего беспокоиться, как рулил экономикой, так и рулишь, – вяло возражал Салмыков.
– Э-э, Коля, легко рассуждать, сидя в Салде, а тут, как под микроскопом. Пресса и депутаты орут о разворовывании России! Так и хочется схватить пулемет и косить всю эту коммунистическую сволочь! – с ожесточением произнес Рохальский.
– Ну ты, Марк, даешь! А не жалко бывших собратьев по партии?
– Ладно, ты-то хоть не подначивай! Достало уже все!
– Извини, Марк, мне и самому тошно от свистопляски наверху. Не знаешь, какому богу молиться, – признался Салмыков.
– И не говори! Как раньше было, служили одному хозяину – Славе КПСС! – вспомнил прошлое Рохальский и ушел в себя.
У Салмыкова тоже не было желания продолжать разговор. Тишину в салоне нарушали шелест кондиционера и шум дождя. Свет мощных фар мерседеса с трудом пробивал плотную пелену. Водитель сбросил скорость и внимательно следил за движением. Мигалка и правительственные номера не смущали «крутых» и «новых русских», они бесцеремонно подрезали и теснили машину Рохальского к обочине. Салмыков с беспокойством поглядывал на часы.
