Зато его друг, восемнадцатилетний Луис, его полная противоположность. Он едва заметит меня, даже если я встану в центр комнаты и буду прожигать его взглядом. Кажется, что он постоянно занят делами чуть ли не мирового масштаба. Он обычно холоден, никогда не говорит, пока его не спрашивают. Нам с Луисом удалось бы найти общий язык, если бы он этого хотел. Ведь человек он, может быть, интересный: и книги может посоветовать, и шутит неплохо. Я каждый раз удивляюсь, как же Джейкобу удалось переступить недосягаемую черту доверия Луиса.
Бесшумно поднявшись по задней лестнице, я иду по коридору и останавливаюсь напротив своей комнаты. Стоит мне только толкнуть дверь, как отовсюду начинают подниматься хлопья пыли, как будто здесь сто лет не убирались. Хотя, наверное, так и есть: после того, как эта комната досталась мне, здесь никто не живёт. Поставив сумку на кровать, я иду к окну и широко распахиваю створки. Свежий летний воздух вдыхает новую жизнь в этот Богом забытый уголок. Раскрыв рюкзак, я раскладываю одежду в небольшом шкафу, стоящем у двери; затем выкатываю из-под письменного стола тумбочку и ставлю бутылку газированной воды.
Я начала ночевать тут несколько лет назад, когда Луиза и Зои переехали в соседнюю комнату. Раньше бабушка самостоятельно присматривала за девочками, и поэтому выбирала для них комнату, которая располагалась бы ближе к её кабинету. Здесь до сих пор находится вторая кровать, предназначенная для Зои, над которой висит её фотография с Луизой, а на нижней полке шкафа всё ещё ютятся старые куклы. В отличие от Луизы, Зои любит, когда у неё много игрушек.
Зои намного общительнее своей подруги. Она на несколько лет младше Луизы, но быстро нашла общий язык практически со всеми. Она обладательница по-настоящему заразительного смеха. Прошлым летом парни, Луис и Джейкоб, пытались подражать ей («Хи-ха-хи! Ха-хи-хи!»), а затем сами вошли во вкус: на страничках соцсетей Лин до сих пор можно найти видео, где мальчики смеются, как в последний раз.
Я оставляю туфли, в которых приехала с фотосессии, при входе и снимаю с себя комбинезон. Сегодня я решаю нарядиться в нежно-голубое платье и кеды, которые прихватила с собой. Я просовываю ладони через рукава, завязываю на талии тканевый ремешок и ныряю ногами в обувь. Затем, взяв с собой бутылку воды и связку ключей, которую бабушка доверила мне ещё в прошлом году, я выхожу в тёмный коридор.
Тут всё так же ни души. Лишь отголоски разговоров долетают откуда-то снизу и часы под потолком тихо-тихо отбивают секунды.
Всё это совсем не похоже на суматоху, которая творится у меня дома, в Хантингтоне. Мама постоянно таскает меня по спортивным центрам, садит на диеты, ограничивает свободное время и карманные деньги – она идёт на всё, лишь бы агентство, с которым у нас сейчас заключён договор, продлило его. Для мамы я никогда не была кем-то особенным – просто кукла, за которую хорошо платят.
Найдя нужный ключ из связки, я открываю бабушкин кабинет. Он с годами не меняется: старые стеллажи с книгами в потрепанных обложках всё так же ютятся напротив друг друга, массивный стол как обычно завален стопками бумаг и папок, зелёное кожаное кресло всё такое же большое и глубокое. И, на удивление, такое же скрипучее, поэтому я присаживаюсь так осторожно, как это только возможно. Стена у двери вся занавешена старыми фотографиями в узорчатых деревянных рамках.
