У мамы как раз должно найтись что-нибудь подходящее. В её гардеробе платьев на любой вкус и цвет: от прогулочного белого до тёмного вечернего. Толкнув тяжёлую дверцу шкафа, я словно приоткрываю настоящий сундук с сокровищами. Как только на глаза попадается нежно-голубое платье, я легко дёргаю его за край и… влюбляюсь в белое кружево подола окончательно и бесповоротно.
Часы обещают мне ещё немного времени, поэтому я решаю принять душ и немного накраситься. Сложив платье у себя в комнате, я иду в ванную, а затем и завиваю волосы. Уже через час на мне блестят бриллиантовые серёжки, а над глазами порхают чёрные ниточки ресниц. Я аккуратно разглаживаю последние складки на платье и выдвигаюсь в путь.
Мама не против моего общения с Морисом, даже наоборот – она видит в нём потенциал. Если его семье далась жизнь в пригороде Йорка, требующая сотни и сотни фунтов, значит, с ним я точно не пропаду. Ни для кого не секрет, сколько денег Морис спускает по выходным. Мне, конечно, не приходится мечтать о таких суммах, и я ни в коем случае ему не завидую. Но мой выбор в пользу… другого всё равно кажется маме глупым.
Как и всё, что я делаю.
Она была бы рада узнать, что сейчас я собираюсь именно к Морису. Наверное, ей пришлось бы отменить все свои планы, лишь бы увидеть это своими глазами. «Вы красиво смотритесь вместе», – сказала однажды она, когда заметила нас вместе выходящими из школы. Вообще-то с нами была ещё и Бет, но мама отмахнулась от моего замечания, как от надоедливой мухи. «Вы чудесная пара, Кэтрин», – продолжала она, но я-то знала, что она могла точно так же сказать своим новеньким туфлям. Красота, конечно, спасёт мир, но разве это главное?
Морис высокий, одежда сидит на нём, как на модели, и я почти согласна, что у него… хорошее чувство юмора. Он ещё и богатый в придачу. Со всем этим не поспоришь.
Но этого недостаточно.
А что для тебя достаточно?
Я ловлю собственный испуганный взгляд в зеркале и застываю.
Не знаю. Билли Акерсу виднее.
Натянув на пороге новенькие кеды, я оглядываю дом. Телевизор молчит, кондиционер отключён, и лишь негромкое гудение холодильника раздаётся в тишине. Щёлкнув выключателем, я выхожу на улицу, прямо в маленький зелёный сквер перед крыльцом – и оказываюсь на свободе. Тёплый вечер опускается на черепичные крыши Хантингтона, окрашивая их в ярко-оранжевый. Над Ривер Фосс – протекающей неподалёку речушкой – разливается стрекот цикад.
Ну, здравствуй, мир!
Моё платье развевается на ветру, волосы подпрыгивают над плечами, и, кажется, я не хочу выходить из этого образа – свободной шестнадцатилетней англичанки. Жадно наполняя лёгкие воздухом, я иду навстречу приключениям, прямо как героиня какого-нибудь романа.
С Морисом другого и не бывает. Он привык держать дверь открытой, поэтому каждые выходные крошечный Хантингтон стоит на ушах.
Хотя иногда кажется, что веселье совсем не подходит этому городу. На нашей маленькой набережной всегда тихо, и мне нравится проводить там время, глядя в воду и о чём-нибудь мечтая. Когда стрелка оставляет позади девятый час, на улицах уже никого не встретить. Разве что в небольшом соборе, который находится в центре, весной, перед Пасхой, в это время всё ещё проходят молебны. Рядом с ним всегда царит умиротворение. Если прислушаться, то и сейчас можно услышать тихое, почти убаюкивающее пение хора. Мне кажется, что проводить службы в таких местах – настоящая честь для любого священника. А наслаждаться чудным пением хора – удовольствие для прихожан.
