Мне вспоминается, – продолжала она после небольшой паузы, – один очень любопытный пример его странности и упрямства. Это – пустяк, но очень для него характерный. В его коллекции было одно очень красивое кольцо эпохи восемнадцатой династии. Говорили, что оно принадлежало царице Ти, матери нашего приятеля Аменхотепа Четвертого. Я сама этого не думаю, так как на кольце было изображение Ока Озириса, а Ти, как вам известно, была поклонницей Атона. Это было прелестное кольцо, и дядя Джон, питавший какую-то странную привязанность к мистическому оку Озириса, заказал одному очень умелому ювелиру две точные копии с него – одну для себя, а другую для меня. Естественно, что ювелир пожелал снять мерку с наших пальцев, но дядя Джон и слышать не хотел об этом. Кольца должны были быть точными копиями, а, стало быть, непременно таких же размеров, как и оригинал. Вы, конечно, представляете себе, что получилось. Мое кольцо оказалось слишком велико, и я не могла его носить, а кольцо дяди Джона было так узко, что хотя ему и удалось его надеть, но уже нельзя было его снять. Он мог его носить только благодаря тому, что левая его рука была значительно меньше правой.
– Значит, вы никогда не носили своего кольца?
– Никогда. Я хотела его переделать, но дядя энергично восстал. Поэтому я его убрала, и до сих пор оно лежит у меня в футляре.
– Необыкновенно упрямый старик! – заметил я.
– Да, и очень упорный. Он также доставил много огорчений моему отцу теми бесполезными перестройками в нашем доме, когда он водворил там свой музей. У нас особое чувство к этому дому. Наши предки жили в нем с тех пор, как он был выстроен, то есть в царствование королевы Анны, когда разбита была эта площадь ее имени. Это – милый старый дом. Хотите его посмотреть? Он тут, почти рядом.
Я с радостью согласился. Даже если бы это был угольный сарай или рыбная лавчонка, я все равно пошел бы туда с удовольствием для того лишь, чтобы продлить нашу прогулку. Но этот дом меня действительно интересовал, так как он имел отношение к таинственно исчезнувшему Джону Беллингэму.
Мы немедленно спустились по теневой западной стороне. На полпути моя спутница остановилась.
– Вот этот дом, – сказала она. – Он выглядит теперь мрачным и заброшенным. Но это был, наверное, самый восхитительный дом в те дни, когда мои предки из своих окон могли любоваться полями и лугами Хемпстэдских высот и Хайгэйта.
Она стояла на краю тротуара и внимательно смотрела на старый дом.
Мрачный, отталкивающий вид этого дома приковал и мое внимание. Все окна, начиная с подвального этажа и кончая чердаком, были закрыты ставнями. Не было заметно никаких признаков жизни. Массивная дверь в глубине великолепного резного портала была покрыта слоем сажи и казалась такой же вышедшей из употребления, как и проржавевшие тушилки, которыми ливрейные лакеи гасили факелы, когда в дни доброй королевы Анны какая-нибудь леди Беллингэм подымалась по ступенькам в своих раззолоченных носилках.
Мы молча направились домой. Моя спутница была погружена в глубокую задумчивость. Ее настроение заразило и меня. Как будто душа исчезнувшего человека вышла из этого большого безмолвного дома и присоединилась к нам.
Когда мы в конце концов подошли к воротам Невиль-Коурта, мисс Беллингэм остановилась и протянула мне руку.
– Большое, большое спасибо за вашу огромную помощь. Разрешите мне взять свою сумочку!
