– А может, все было проще, товарищ Пустельга? – осторожно поинтересовался Фриневский. – В конце концов, мог проболтаться кто-то из группы Айзенберга. Девушке своей рассказать, например…
– Да, конечно, – тут же согласился Пустельга, внезапно сообразив, что зря разоткровенничался. Ведь вражеский агент мог преспокойно присутствовать в данный момент в этом самом кабинете!
– Я просто предположил…
– Предположил! – буркнул кто-то. – Думать надо, прежде чем языком чесать…
– Товарищ Пустельга абсолютно прав, – негромко произнес нарком, и шум разом стих. – Очищение аппарата от троцкистско-зиновьевских и прочих двурушников – наша важнейшая задача, товарищи! Что еще не ясно?
Больше Сергея ни о чем не спрашивали, и через пару минут он уже покидал кабинет наркома. Все кончилось относительно удачно. Расследование ему было велено продолжить, но уже в новом качестве – руководителя того, что осталось от группы «Вандея».
В кабинете № 542 Пустельгу ждали его новые подчиненные. Группа «Вандея» состояла теперь из самого Сергея и тех, кто уцелел от старой. Лейтенант Карабаев уже вышел из больницы, где пролежал три дня с легкой контузией, вторым же был срочно отозванный из отпуска старший лейтенант Михаил Александрович Ахилло.
Все дни, пока шло следствие, Сергей внимательно присматривался к своим сотрудникам. Карабаев стал понятен практически сразу. Таких молодых лейтенантов Пустельге часто приходилось встречать и на Украине, и в Ташкенте. Семья Прохора жила в маленькой деревеньке где-то под Омском. Отец был убит семеновцами, шестерых детей выхаживала мать, работавшая в батрачках у местного мироеда. Ничего удивительного, что Прохор в четырнадцать лет стал селькором, в пятнадцать стал служить в местной милиции, а еще через год попал в Омское училище наркомата внутренних дел. Карабаев был серьезен, неулыбчив и необыкновенно старателен. В характеристике из личного дело особо подчеркивались его «классовая непримиримость» и «бескомпромиссная ненависть к врагу».
Второй член группы, старший лейтенант Ахилло, в день гибели Айзенберга был в Сочи, в ведомственном санатории. Заглянув в его личное дело, Пустельга удивился – и было от чего.
…Ахилло звали вовсе не Михаилом, а Микаэлем. Странные имя и фамилия объяснялись просто: старший лейтенант происходил из артистической семьи, его родители были актерами одного из разъездных театров. В первые же месяцы службы в органах Ахилло удостоился двух благодарностей наркома. После училища был оставлен в Главном Управлении, к двум благодарностям прибавились еще три, а год назад Микаэль был награжден орденом Боевого Красного Знамени.
Сергей был немного смущен – предстояло командовать едва ли не героем. Он ждал, что увидит чудо-богатыря, но когда на третий день дверь старший лейтенант Ахилло изволил прибыть, Пустельга удивился еще более. В дверях стоял невысокий смуглый парень совершенно штатского и даже какого-то несерьезного вида. Стоял как-то странно, широко расставив ноги, левая рука в кармане, в правой – дымящаяся папироса. И взгляд был соответствующим – рассеянным, чуть снисходительным, а по красивому горбоносому лицу блуждала праздная улыбка.
Сергей не стал призывать подчиненного к порядку. Он встал, внимательно поглядел на развязного старшего лейтенанта – и тоже усмехнулся. Несколько секунд они глядели друг на друга, затем Ахилло улыбнулся еще шире, мгновение – и папироса куда-то исчезла. Щелкнули каблуки, последовал рапорт по всей форме. Впрочем, при неизбежной процедуре знакомства, Ахилло сразу же назвал его по имени. Пустельга не возражал, и сам Ахилло отныне стал для него просто Михаилом.
